Книга Последняя роль - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К месту происшествия стали собираться люди.
— Что случилось? — услышал Турецкий у себя за спиной.
— Что произошло?
— Что тут, черт возьми, творится?
— Боже! Анна!
— Что такое? Что с ней?
— Анну придавило!
— Она жива?
— Мертва! Голова проломлена!
— Надо ее поднять!
Кто-то попытался поднять тело женщины, но Турецкий так грозно рявкнул на нежданных помощников, что те поспешно отошли в сторону.
— Она жива, но трогать ее нельзя! — громко сказал собравшейся публике Александр Борисович. — «Скорая» уже в пути!
Народ продолжил галдеть. К тому моменту, когда приехавшие медики переложили Анну на носилки и отнесли в машину, она успела потерять не меньше двух литров крови.
По дороге в гостиницу Александр Борисович решил зайти в бар и выпить водки. Желание созрело внезапно и было непреодолимо.
— Ну, как оно? — спросил он бармена, когда тот наполнил ему рюмку.
— В каком смысле? — улыбнулся бармен.
Турецкий пожал плечами:
— Вообще.
— Вообще — неплохо, — ответил бармен, вновь дружелюбно блеснув полоской белоснежных зубов.
— Молодец, — кивнул ему Александр Борисович. Он опрокинул рюмку водки в рот, закусил кусочком ветчины и вновь взглянул на бармена.
— Слушай… Ничего, что я на «ты»?
— Ничего, — ответил бармен.
— Тут у вас неподалеку театр «Глобус». Знаешь такой?
— Конечно!
— А что, актеры из театра часто сюда заходят — пропустить рюмку-другую?
— Случается.
— Должно быть, ты для них свой человек?
— Не то, чтобы свой… Но при встречах здороваемся, — горделиво сообщил бармен.
— Это хорошо. А у меня среди актеров ни одного знакомого, — горестно сообщил Турецкий. — Что, сильно они отличаются от нас, простых смертных?
— Совсем не отличаются, — доверительно сообщил Турецкому бармен, протирая салфеткой чистый бокал.
— А актрисы? — Александр Борисович заговорчески подмигнул бармену. — Они тоже не отличаются от других женщин?
— Практически нет, — улыбнулся бармен.
— Что, и водку так же пьют?
— Не все, но пьют, — ответил бармен.
Александр Борисович ухмыльнулся и покачал головой:
— Чудеса-а. Слушай, дружище, не знаю, как ты, а я бы не прочь познакомиться… с одной из них. Знаешь, есть там такая… с каштановыми волосами, большеглазая. Екатериной зовут. Фамилию вот только не запомнил… Она еще в «Гамлете» Офелию играла.
— Шиманова? — подсказал бармен.
— О, точно — Шиманова! Красивая баба!
— Да, ничего, — кивнул бармен.
— Такая красавица небось в ваш бар сроду не зайдет, — вальяжно проговорил Александр Борисович. — А уж водку тут пить — тем более, не станет. Да и шампанское тоже! — Турецкий хмельно хохотнул.
— А вот и ошибаетесь, — сказал бармен, вновь наполняя рюмку Турецкого водкой. — Она здесь бывает. Не скажу, что часто, но… раза три точно заходила.
— Что, и водку пила? — изумился Турецкий.
Бармен улыбнулся и покачал головой:
— Нет, только шампанское.
Александр Борисович поморщился.
— Когда женщина пьет одна — это некрасиво. Даже если она пьет шампанское.
— А кто вам сказал, что одна? Она одна здесь никогда не появлялась. Такие женщины не ходят по барам в одиночестве.
— Значит, у нее есть ухажер? Ну, парень, расстроил ты меня. Я-то грешным делом подумал, что и сам гожусь на эту роль.
— Вряд ли, — с усмешкой сообщил Турецкому бармен. — У нее ухажер солидный. Не нам с вами чета.
— Вот как? Да и помоложе, наверное?
Бармен хмыкнул.
— Вот уже это нет. Ее ухажер — мужик солидный и в возрасте. Можно сказать, пожилой.
— Пожилой? Чего ж ее потянуло на старика?
— А красивые женщины только таких нынче и любят — состоявшихся.
Последнее слово бармен произнес с явной завистью.
— Гм… — озадаченно пробормотал Александр Борисович. (Алексей Данилов никак не тянул ни на «солидного», ни на «пожилого», ни на «состоявшегося». А если не он, то кто? С кем это Катя Шиманова распивала тут шампанское?) — Значит, состоявшийся? Ну, не знаю… Так, может, он еще и красавец?
— Да нет, обычный. Седые волосы, седая бородка. А вместо галстука — бабочка! — добавил бармен таким тоном, словно бабочка на груди — самое забавное, что только может быть на свете.
— Бабочка, — тихо повторил Александр Борисович.
— Ну да, бабочка. У нас такие никто в городе не носит. Да и в Москве, наверно, не носят. Хотя… говорят, в Москве разных дураков хватает.
— Это верно, — согласился Турецкий. — Дураков там немало. А что, эта актриса… она всё время с этим мужиком сюда приходила? Или с разными?
— Только с ним, — ответил бармен. — А вы зачем спрашиваете? Хотите отбить?
— А что, думаешь, не получится? Э, брат, да у меня такие любовницы были, каких ты только по телевизору и видел! Не женщины — нимфы! Ослепительные звезды!
— Ну-ну, — улыбнулся бармен, вновь наполняя рюмку Турецкого. — Тогда точно отобьете. Тем более, что тот, с бабочкой, против вас настоящий хлюпик. Но лопатник у него тугой.
26
Погода испортилась, повалил мокрый снег. Александр Борисович сильно продрог, к тому же в номере — несмотря на всю его «люксовость» — было довольно холодно. Хорошо хоть горячая вода подавалась без перебоев.
Он наполнил горячую ванну и с наслаждением погрузил в нее свое битое-перебитое тело. Валяясь в ванне, закурил сигарету. Некоторое время он просто лежал в ванне, ни о чем не думая, лишь оглядывая свои руки и ноги, грудь и живот. Мускулатура еще была, дай, Боже. Но живот стал заплывать жирком. На левом боку и ноге красовались шрамы. Зрелище не для слабонервных.
Александр Борисович усмехнулся. Глядя на пальцы ног, торчащие из воды, он почему-то вспомнил, как жутко лежало тело Анна Завидовой на дощатом полу сцены. Час назад Турецкий звонил в больницу и разговаривал с врачом. Анна приходила в сознание, но говорить не могла. Помимо перелома берцовой кости, у нее был обширный ушиб головного мозга с повреждением речевого центра. Что-то вроде сильной контузии, как объяснил врач.
— Она выкарабкается? — прямо спросил Турецкий.
Врач помедлил, обдумывая ответ, затем сказал:
— Скорей всего, да. Но когда именно, это одному Богу известно.