Книга Танго втроем - Мария Нуровская

Так значит, она уехала. Куда и на какое время? Эти вопросы оставались без ответа. Обиняками я пыталась выведать что-нибудь у Зигмунда, спросить напрямик боялась – он явно избегал разговоров на тему бывшей жены.

– Где она, один Бог знает, – неохотно ронял он.

– А ваша дочь?

– Не «ваша» дочь, а ее дочь!

И больше ни слова.

Я не раз размышляла, кем же на самом деле была для меня Эльжбета? Определенно, отправляясь к ней с первым визитом, я и не думала о том, чтобы подружиться с ней. Это было бы смешно – молодая жена идет к старой и протягивает руку для примирения. Скорее всего, я шла протянуть руку помощи… Терзаемая странным чувством вины, я не справлялась со своим положением второй жены, ощущая своего рода растерянность, и, быть может, бросилась к ней в поисках одобрения или даже прощения… Конечно же это было наивно с моей стороны, но я вообще склонна смешивать рождающиеся в моей голове фантазии с реальностью. Причем до такой степени, что действительность становится чем-то менее реальным, чем мои вымыслы. Ведь как получилось: я на сцене начала примерять на себя роль, которую играла Эльжбета, знала наизусть весь ее текст и вместе с ней мысленно проговаривала его. И в своем отождествлении себя с ней зашла так далеко, что и вне сцены мне казалось, что мы с ней становились одним организмом, не только в творческом, но и в физическом смысле. В моих ощущениях мы как бы срослись, будто на одном теле сидело две головы, совсем как у сиамских сестер, которые вполне могут иметь одного мужа на двоих. В своей голове я сотворила какого-то мутанта, а подобные существа долго не живут. Погибают. И сейчас я погибала вместе с этим уродливым существом… Возможно, я оказалась на грани безумия, и то, что сказал Дарек о моей оценке актерской игры Эльжбеты, стало подтверждением моего пограничного состояния. Вполне возможно, зрители воспринимали бы ее на сцене иначе. Но какое теперь это имело значение? Сейчас дело было не в ней, а во мне. Что станет с моей дальнейшей карьерой? Кем буду я, если не смогу больше играть?

В один из дней после нашей второй, как я ее называла «подменной», премьеры в нашем театральном буфете ко мне за столик подсел Яловецкий.

– Пан Адам, вы ведь тогда присутствовали на генеральной репетиции, я видела, вы сидели во втором ряду…

– Охо-хо, мне не на одном генеральном прогоне приходилось бывать, к сожалению, – вздохнул он, давая понять, что от современного репертуара, как и от уровня его исполнения, он не в восторге.

– Я имею в виду генеральную репетицию перед премьерой, которая не состоялась.

– А-а…

– Какое впечатление произвела на вас игра Эльжбеты Гурняк? – спросила я. О себе мне было неудобно спрашивать.

– Если уж говорить совсем откровенно, то большим потрясением для меня была игра вашего партнера. Его интерпретация роли показалась мне очень интересной…

– И все-таки что вы скажете о ней…

– У нее жуткая дикция, это очень мешает восприятию, но в визуальном смысле упрекнуть ее не в чем. Но звездой всего спектакля, как обычно, были вы. Когда вы произносите: «Нет, нет… она моя сестра!», в этом восклицании есть все, что должно быть в театре: талант, глубина, правда! Я до сих пор хожу под впечатлением, вы были ослепительны. После Ирины в «Трех сестрах» это ваша лучшая роль…

– А когда мы играли в измененном составе, было хуже, да?

– Опять-таки, если откровенно, то да. Видимо, вы немного перегорели. Такое трудно повторить.

«В том-то и дело, что не перегорела, – подумала я, – не вытянула роль, вот в чем трагедия». И как с этим быть, просто не знаю. Мое присутствие сводится теперь только к визуальному, как точно сформулировал критик похожую ситуацию в отношении Эльжбеты. А внутри я словно закрыта на ключ. И где мне искать его, этот ключ? Если я к тому же не знаю, кто повернул его в замке? Не сама ли я сделала это? И как мне себе помочь? В конце концов я решила больше не морочить себе голову ненужным самокопанием и выбила у врача больничный, изобразив приступ ишиаса, – актриса я или нет, в конце концов! Однако оказалось, что сидение в четырех стенах не слишком помогает – меня хватило лишь на три дня. Я даже пыталась примериваться к роли Маргариты. Но на деле выходила Арманда…

Измучив себя до крайности, я села в свой «фиат» и рванула к Дареку. Похоже, это входило у меня в привычку – прятаться от сложных жизненных обстоятельств на Урсынове. Как будто я хотела одним махом перепрыгнуть через трудную преграду и вернуться к началу. Через минуту вспыхнет свет рампы – и я выйду на сцену в роли Ирины… Ирины, а не Арманды…

Дарек принял меня прохладно, но на другой прием я и не рассчитывала. Без лишних слов прошла в спальню и начала раздеваться.

– Ты что вытворяешь? – воскликнул он.

– Хочу с тобой переспать.

Он как-то неприятно, гортанно расхохотался:

– А что будет, если явится твой муженек? И спросит, спим ли мы с тобой? Что тогда?

– Дарек, – покорно сказала я, – ты мне нужен…

– Я или мой член, позвольте узнать?

– Не будь пошляком.

Он снова расхохотался:

– Это ты ведешь себя как вульгарная девка. Появляешься здесь, когда тебе захочется, и потом, когда захочется, уходишь. Одна или в обнимку с провожатым.

Я присела на кровать и натянула до подбородка одеяло – меня всю трясло, зубы стучали.

– Что с тобой? – спросил он уже другим тоном.

– Хочу, чтобы ты меня обнял, – сказала я голосом капризного ребенка.

Он разделся и залез ко мне под одеяло. Совсем близко от себя я ощущала его тело, и это было тело не того прежнего, нескладного мальчика, который путался в своих длинных ногах и руках, а прекрасное мускулистое тело широкоплечего мужчины. И я подумала: единственное, что меня сейчас на свете интересует, это его молодое тело. И то, что я его хочу. Хочу быть для него желанной. Мы вцепились друг в друга как безумные, в каком-то полузабытьи, опьяненные любовной близостью. За многие ночи и дни я впервые почувствовала себя самой собой. Словно я отыскала свою собственную личность, могла свободно дышать, как раньше, чувствовать наслаждение, смеяться и плакать. Я так и делала – то смеялась, то плакала. Дарек смотрел на меня с беспокойством.

– Что ты так смотришь? – спросила я, вытирая слезы. – Я плачу, потому что чувствую себя свободной! Наконец-то свободной! И смеюсь от этого. От счастья!

Дарек, к сожалению, воспринял это буквально:

– Ты ушла от него?

Его вопрос ошарашил меня, сбил с толку.

– Н… нет.

– А уйдешь? Теперь уйдешь? – выделил он голосом слово «теперь».

– Не хочу сейчас думать об этом, – ответила я. – У меня был трудный период… не клеилась работа над ролью…

– И ты подумала, что хорошим лекарством от этого будет секс?

«О боже, до чего же мужчины всё извращенно понимают», – подумала я.