Книга Мертвая зыбь - Юхан Теорин

— А ты не знаешь, про что он говорил?

Йерлоф задумчиво покачал головой, потом посмотрел на Йона:

— Может, ты сообразишь?

— Понятия не имею, — ответил Йон. — Может, игра слова какая или поговорка.

— Во всяком случае, это его точные слова, — сказала Джулия и вернулась на кухню.

Джулия и Йерлоф ехали в ее «форде» обратно к кемпингу, за ними следовал Йон на своем «пассате». Кальмарский пролив окутали серые гряды облаков, солнце не показывалось. Может быть, от этого казалось, что тот Стэнвик, который был вызван к жизни рассказами двух стариков, Стэнвик, где люди жили и работали круглый год, где каждый дом и тропинка носили собственное имя, опять погрузился в спячку. Все дома пустовали, навеки замерли крылья ветряной мельницы, и больше на берегу не лежали мотки лески и не сохли на деревянных шестах сети.

Когда Джулия повернула и остановила машину возле поля для мини-гольфа, Йон тоже припарковал свой «пассат» и подошел к ним. Йерлоф опустил окно, Йон заглянул и посмотрел на Джулию.

— Позаботься об отце.

В первый раз Йон Хагман обратился прямо к ней.

Джулия кивнула:

— Я попробую.

— Ты только не пропадай, Йон, — сказал Йерлоф. — Тут же дай мне знать, если увидишь кого-нибудь… кого-нибудь чужого.

«Чужой человек», — подумала Джулия и вспомнила кое-что из своего детства. Было это, наверное, году в пятьдесят каком-то. Тогда в Стэнвике, откуда ни возьмись, появился негр. Он улыбался во весь рот, но говорил на очень плохом английском, а по-шведски — вообще ничего. Дело было летом, он ходил от дома к дому с сумкой. Люди в поселке закрывали перед ним двери и не хотели пускать. Но когда в конце концов у кого-то хватило духу поинтересоваться, чего ему на самом деле нужно, то оказалось, что негр вовсе не злодей и не разбойник, а христианин из Кении, который продавал Библии и сборники псалмов. В Стэнвике не любили чужих.

— Да-да, созвонимся, — заверил Йон Хагман.

Джулия смотрела ему вслед, как Йон идет к дому, потом аккуратно, как будто это самое дорогое его достояние, берет метлу, подходит к полю для гольфа и, жестикулируя, опять начинает что-то объяснять Андешу.

— Йон рулил кемпингом двадцать пять лет, — сказал Йерлоф. — Сейчас здесь главный его сын Андеш, но он по большей части где-то витает. Так что по-прежнему Йону приходится самому прибирать, красить и вывозить мусор. Я считаю, ему пора угомониться, но он меня не слушает. — Йерлоф вздохнул. — Ну да ладно, как есть, так есть, — сказал Йерлоф, помолчав. — Сейчас мы можем заехать домой.

Джулия покачала головой.

— Я отвезу тебя в Марнесс, — заявила она.

— Мне бы очень хотелось взглянуть на дом, — попросил Йерлоф, — особенно теперь, когда мы поблизости и у меня такой хороший шофер.

— Вообще-то уже поздно, — заметила Джулия, — и я собиралась сегодня ехать в Гётеборг.

— А куда особенно торопиться? — ответил Йерлоф. — Твой Гётеборг никуда не денется.

Впоследствии Джулия едва ли могла точно припомнить, чья это была инициатива — ее или Йерлофа — переночевать в их прежнем доме.

Может быть, все решилось как-то само собой, в тот самый момент, когда Йерлоф прямо в пальто вошел в гостиную и с тяжелым вздохом рухнул в единственное кресло. А может быть, тогда, когда Джулия вышла наружу, чтобы отвернуть водяной кран под крышкой колодца, а потом включила главный рубильник на распределительном щитке в кухне. А возможно, позже, когда зажгла верхний свет, включила обогреватель и на плите забулькал кофе. Во всяком случае, между Йерлофом и ею появилось какое-то молчаливое соглашение насчет того, что они останутся в Стэнвике. Джулия набрала номер на мобильном, и Йерлоф предупредил персонал приюта, что сегодня вечером не вернется.

Потом Йерлоф прошелся вокруг дома.

— Ни одной мышиной норки, — сказал он довольным голосом, вернувшись обратно в дом.[37]

Джулия молча и осторожно ходила по темноватому дому, как по музею. Здесь хранилась часть ее личной истории, но сейчас ей казалось, что она смотрит на экспонаты, выставленные в покрытых толстым стеклом витринах.

Что здесь было смотреть? В общем, немного. Пять небольших комнат, незатейливая мебель, выкрашенная в белый цвет, шесть незастеленных узких кроватей, крохотная кухня с окошком, между стеклами которого россыпью типографских литер чернела прорва дохлых мух. Выцветшая на солнце старая морская карта Северного Эланда, бюро с черно-белой фотографией шестидесятых годов: широко улыбающаяся Джулия, еще подросток, и ее сестра Лена рядом, — книжная полка в углу. Больше никаких личных вещей, почти пустые, безликие, как в арендованном доме, комнаты.

Доски пола были холодные как лед, явно не хватало ковриков. Не осталось почти ничего из того, что Джулия помнила с детства. Но все же кое-что сохранилось. Когда она открыла нижний ящик бюро в своей бывшей комнате, она нашла там фотографию в рамке: маленький загорелый парнишка в белой хлопчатобумажной майке застенчиво улыбался, глядя прямо на нее. Много лет эта фотография стояла на бюро, а потом кто-то положил ее в ящик.

Джулия достала фотографию и поставила на прежнее место. Она внимательно посмотрела на фотографию своего пропавшего сына, и ее опять потянуло выпить. Несколько стаканов согреют ее и позволят немного забыться. Глядишь — и дом перестанет казаться таким тоскливым. Но Джулии не хотелось, чтобы Йерлоф знал, что она пьет.

Йерлоф, казалось, не замечал ее чувств. Он медленно переходил из комнаты в комнату, как будто бы именно здесь находился его единственный настоящий дом. Так оно и было. После того как он вышел на пенсию, он жил здесь каждое лето и приезжал на выходные, сначала с Эллой, а потом один. Так было всегда, сколько Джулия помнила. Йерлоф стоял у калитки и махал вслед, когда они, дети, уезжали на материк после каникул.

«Сейчас не лето, я скоро уеду», — подумала Джулия, стоя в дверях и сжимая в руке ключи от машины. Но потом неожиданно она громко, так чтобы услышал Йерлоф, сказала:

— Мы с Леной обычно спали здесь, на двухэтажной кровати. Я — всегда наверху.

Йерлоф кивнул:

— Да, точно, здесь. Когда все собирались на лето, было тесновато, но никто не жаловался.

— Да, я помню только, как было здорово летом вместе со всей родней… По-моему, всегда светило солнце, — произнесла Джулия и посмотрела на часы. — Но сейчас нам пора укладываться.

— Уже? — спросил Йерлоф, поправляя фотографию парусника на стене. — Ты ни о чем меня не хочешь спросить?

— Спросить? — сказала Джулия.

— Ну да… — Йерлоф неторопливо снял покрывало с кресла в гостиной и сложил его. — Давай спрашивай.