Книга Время московское - Алексей Фомин

Встретил одного зверя топором прямо в череп, да так, что засел там топор — не выдернуть. Второму вонзил меч в грудь по самую рукоять. Но двое других сбили его с ног, катают по земле. Не выдержали ремни. Уж шлем слетел с него, нагрудник на одном честном слове держался. Один зверь предка за руку прихватил и тянет в сторону. Сверху ему наручник мешает, а снизу зверь уже плоть разорвал и вот-вот кость сломает. А казак не может от него отбиться, ибо второй рукой мечом машет, от другого зверя отбивается. Изловчился он и отсек зверю лапу. Тот взвыл, отбежал в сторону. Тут уж он и вонзил меч прямо в шею, в гриву густую тому зверю, что руку его терзал. Пал тот замертво, кровью истекая. Высвободил предок руку из пасти и подошел к трехлапому зверю. Тот не убегал, словно желая смерти. Пожалел его казак: все одно без лапы не жилец — и ударил его точнехонько в сердце. Повалился зверь наземь, и раздался тут такой рев, что понял предок — вот теперь-то и начнется настоящая битва. А то, что было, — это так, разминка. Поднял он голову, чтобы наконец-то осмотреться. Батюшки-светы! До самого неба поднимаются крутые склоны! А на склонах — скамейки рядами, и на них — люди. И все орут, руками машут… — Тут Иван сделал паузу, переводя дух. Все, без всякого сомнения, кроме Сашки, слышали эту историю уже не один раз. В этой паузе, видимо, всем полагалось рассмеяться. И Адаш с Самко очень даже натурально изобразили короткий смешок. Даже боярин Федор Васильевич улыбнулся. — Это был Колизеум, — торжественно провозгласил Иван и для Сашки пояснил: — Это ристалище такое каменное с местами для многих зрителей. Все жители Царьграда могут в нем уместиться. Представляешь? — Сашка очень даже представлял, поэтому спокойно кивнул головой. Иван, судя по всему, ожидал от него несколько иной реакции, но, в конце концов сделав скидку на эмоциональную недоразвитость младшего брата, продолжил: — Огляделся предок вокруг. Нет никакого зверя. Все звери побитые на ристалище лежат, а еще — трупы людей, зверьми разорванных. А народ на скамейках кричит, победителя славит. Как я уже говорил, наших в те времена немало в Царьграде было. И все они в тот день вместе со всеми жителями были в Колизеуме. Кто-то крикнул: «Молодец, воронец!» Другие подхватили, и скоро уже все кричали в лад: «Молодец, воронец!» Воронец — в смысле черный весь, вороной то есть. Бегут тут к предку служки, ведут его под руки к императору. А император, оказывается, объявил, что, если сыщется такой храбрец, который львов победит, получит от него большую награду. Львы к тому времени уже много бойцов разорвали, а тут предок наш ненароком в Колизеум забрел.

Ну вот… Подводят предка к императору, тот и спрашивает: как, мол, зовут храбреца. А тот по-гречески не понимает, молчит. А охрана у императора была сплошь из наших. Вот они и кричат за него: «Молодец, Воронец!» Получил казак свою награду, записался в императорскую гвардию. А записали его так: имя — Молодец, прозвище — Воронец. Вот с тех самых пор наш род и носит это славное прозвище в память о своем доблестном родоначальнике.

— Славная история! — с восхищением сказал Сашка.

— Славная, — охотно согласился с ним Иван. — А нам бы надо сделать так, чтобы и ныне не оплошать.

— Может быть, надо начинать с великой княгини? — предположил Сашка.

— То есть? — не понял Федор Васильевич.

— Письмо к великой княгине от ее сестры у меня-то сохранилось, — пояснил он. — Обратиться к ней, передать письмо, а через нее и на Дмитрия попробовать воздействовать.

— Что ж, мысль неплохая, — поддержал Федор Васильевич. — Упросить Дмитрия, чтоб принял нас, она сможет, но помощи он нее не жди. Женщина она неглупая, но в политику не лезет.

— Вот и отлично, — обрадовался Сашка. — Пусть только устроит встречу с Дмитрием, а дальше мы сами разберемся. Вот сейчас и пойдем к ней…

— Не получится сейчас. Великая княгиня еще вчера на богомолье в Ростов уехала, — урезонил его Иван. — Это я точно знаю.

— То-то она боярыню Тютчеву домой отпустила, — сообразил Адаш.

— А вы что, и с Тютчевой Ольгой успели познакомиться? — удивился Иван.

— А как же. Не дале как вчера вечером Тимофей Васильевич ее собственноручно из полыньи выловил. Кабы не он, померла б боярыня лютой смертью.

При упоминании Тютчевой Сашка почувствовал, что кровь вновь прилила к его щекам. Хорошо еще, что собеседники, занятые разговором, не обратили на это никакого внимания.

— Великая княгиня уехала дня на три-четыре. Это она специально, чтобы в завтрашнем цирке не участвовать, — пояснил Иван. — Не любит она эти жестокие забавы.

— В каком еще цирке? — не понял Адаш.

— Некоматка гладиаторов иноземных привез. Те сражаются друг с другом, публика смотрит. Великий князь, видать, и у нас хочет этот обычай завести.

— Тьфу, срам какой… — не удержался Федор Васильевич. — Разве война — это забава? А воины — разве обезьяны?

Но его риторические вопросы остались без ответа.

— Стало быть, игрище[8]завтра будет… — Адаш, усиленно размышляя, поскреб пальцами затылок. — И великий князь обязательно будет там. А кто же будет хозяйкой турнира, если великая княгиня отсутствует?

— Это самое интересное. Похоже, ею будет боярыня Тютчева. — На лице Ивана появилась кривая ухмылка.

— То-то я гляжу, — воскликнул Адаш, — великой княгини в столице еще несколько дней не будет, а Тютчева дома побыла денек и уж вечером обратно в Кострому надумала возвращаться. Хм… Но с чего это ей честь такая? Хоть и понарошку, хоть на несколько часов, но место великой княгини занять?

— Слушок ходит… Поговаривают, что князь Дмитрий к ней неравнодушен. — Ухмылка Ивана стала еще скабрезнее.

— Я знаю, как надо действовать! — громко заявил Сашка, прерывая этот диалог. — Перед тем как наградить победителя, великий князь должен предложить сразиться с ним любому желающему. Нет? Ведь так же наш предок Воронец на ристалище попал?

— Ну, есть такое правило, — согласился с ним Иван. — Только никто не выйдет. Нет в том чести для русского человека — гладиатора в цирке победить.

— Зато победитель сможет говорить с великим князем, — возразил Сашка. — Я побью гладиатора, и Дмитрий будет вынужден выслушать меня.

— Позорно это для боярина Вельяминова, — покачал головой Федор Васильевич.

— А как же наш предок Воронец? Для него не позорно было биться в Колизеуме? Ведь мы же гордимся таким славным предком.

— Не забывай, племянник, что это было пятьсот лет назад. К тому же Воронец был простым казаком, а не сыном ордынского царя.

— Времена меняются. И мы их не выбираем. Мы лишь можем постараться честно прожить свою жизнь и умереть во славу отчизны. А в том, что может быть полезным для Руси, позора нет и быть не может.

XI

Ночью подул северо-западный ветер и нагнал с Балтики целое стадо свинцово-серых, брюхатых туч, сплошной мягкой пеленой укутавших костромскую землю. В одну ночь лютый мороз сменился оттепелью. Снег сразу стал рыхлым, ноздреватым, а стены крестьянских изб и стволы деревьев в лесу — черными и влажными. С крыш то и дело съезжали вниз целые пласты снега, ненароком грозя придавить зазевавшегося прохожего.