Книга Таежный спрут - Сергей Зверев

Человек поднялся. Неуклюже переставляя ноги, двинулся к берегу, где ошарашенные «пуштуны» приходили в себя. Один поднял автомат, другой что-то гортанно выкрикнул: типа «хенде хох!», но по-таджикски. Человек остановился. До поста оставалось метров двадцать. Лицо его было совершенно белым. Он начал судорожно хватать воздух, затряс головой. И вдруг упал навзничь, отбросив правую руку за голову. Один из охранников остался на посту – дальше изображать штангу от ворот, другой, с автоматом наперевес, отправился к лежащему. На противоположной стороне люди также пришли в движение – кто-то полез с обрыва вниз, а трое или четверо ступили на мост. Но до них еще было далеко. Таджик в камуфляже подошел к лежащему и заслонил солнце, светящее человеку в лицо. Наклонился, ткнул стволом в грудь.

Человек открыл глаза.

Он мысленно отрепетировал каждое движение. Методики ведения ближнего боя, внимательно им изученные, подобные ситуации охотно предусматривали. Он отвел от себя ствол и точным ударом всадил «Брайзерз» «пуштуну» в горло. А дальше поступил поэтично («в горло он воткнул и там два раза провернул»). Часовой вытаращил глаза, захрипел. Ну что, дружок, нет Аллаха кроме Аллаха? Уходя из-под фонтана брызнувшей крови, Туманов откатился, вскочил на ноги и перехватил автомат. Рванул за шиворот падающее тело и закрылся им, как щитом.

– Саи-и-иб!!! – истерично завопил брательник.

«Ты зачем убил моих люде-е-ей?!..» Туманов ударил длинной очередью. Охранник потешно подпрыгнул и выставил перед собой автомат. Но не открыл огонь, а, подавшись вперед, зачарованный, стал смотреть, как Туманов приближается, держа за шиворот и подпихивая обмякшее тело. Вера не позволяет стрелять по мертвым родственникам?.. Он выстрелил вторично – от бедра. Целиться не мог – «попутчик» мешал. Пули веером рассыпались над охранником. Тот наконец огрызнулся очередью и заметался. Прыгнул с обрыва, съехал по осыпи к ручью и укрылся за валуном. Туманов бросил тело – добрую службу оно уже сослужило. Позади стреляли. Он послал вдогонку беглецу несколько пуль – последних в обойме – они отрикошетили от валуна, запели шмелями, – бросил автомат. Проскочил зону въезда на мост, повернул направо и ворвался в чащу. Густой подлесок встретил его ощетинившимися колючками. Он пробился через заросли и побежал вверх по склону, круша тонкие стволы сухостоя…

Время тоже неслось… Туманов бежал, задыхаясь, шел пешком, опять бежал, прорубаясь через «сибирские джунгли». Сколько времени прошло? – на часы не смотрел. Упал, вконец обессиленный, практически парализованный – лежал на податливом мху, как на старом, дырявом матрасе, и неподвижно смотрел на вершины деревьев. Время неслось дальше. Пока он лежал, боль отступала. Он не стал бы шевелиться, даже случись нужда. Глаза закрылись, и Туманов уснул.

Очнувшись, он увидел те же деревья. Ничего не изменилось, только солнце, просвечивая через кроны, сместилось правее и на пару дюймов опустилось. От земли тянуло холодом. Полная потеря чувства времени. Туманов поднял левую руку, глянул на часы. Циферблат пересекала глубокая трещина, но стекло держалось, и часы шли. Семь пятнадцать вечера. Вот оно, настоящее русское качество… Кряхтя, поднялся, сел на колени. Тело болело, но как-то глухо. В принципе, он смог бы встать на ноги и куда-нибудь пойти. Но не хотелось.

Зато хотелось пить. Туманов осмотрелся. Замшелая округа не внушала оптимизма. Темный густорастущий лес, и никаких водоемов. Под рукой муравейник, мураши суетятся, кузнечики стрекочут, птички поют. Налицо все признаки устойчивой и ясной погоды. Он стал припоминать направление бегства. Ущелье тянулось с севера на юг, с небольшим загибом к востоку. От моста он свернул направо, но бежал не вдоль ущелья, а по диагонали, в чащобу. Километра три отмотал. Тогда выходит, что до ущелья с ручьем километра полтора – если взять ориентировочно на восток. Но это значит, что он должен возвращаться – а вот этого бы не хотелось. Возвращаться – та еще примета. А в те места, где тебя ищут – тем более. А ведь наверняка ищут…

Выстроив в памяти перипетии сумасшедшего дня, Туманов задумался. Еще раз огляделся и на всякий случай заполз в маленький овражек – под разлапистую пихточку. В какой переплет его опять угораздило? Боль не стихала, камуфляж в плачевном виде, из амуниции ножик и… часы. Безбожно хотелось курить. За день он успел поскандалить с туристами, подраться с тремя обормотами и еще троих отправить к праотцам. Неплохое начало трудового года. Если так пойдет и дальше, до следующего отпуска он не дотянет.

Жажда становилась назойливее. Где он вообще находился? Как подсказывали бессистемные знания географии родного государства, правее (вернее, восточнее) Енисея – на широте Заангарского плато – жизнь существует примерно такая же, как на Марсе. Отнюдь не памятный Горный Алтай, где косяками снуют туристы и яблоку негде упасть, чтобы не ударить в консервную банку. Единый монолит леса и поросших лесом кряжей. Крошечные пятна поселков, расстояние между ними зачастую измеряется десятками миль. Ни железных дорог, ни сухопутных. Один транспорт – вертолеты, и те летают лишь по личной надобности. Далеко на севере – гранитовые рудники, золотые прииски, там живут и трудятся люди. Ойкумена там. На юге вообще жизнь ключом: по Ангаре, по Ангаре… А здесь, в мертвом пространстве – девственность первозданная, свет ее пересвет… И ты – один на льдине.

И каковы перспективы? Можно параллельно дороге добраться до Услачей. А смысл? Ни почты, ни телеграфа. Зато есть засада, которая с некоторых пор на него злая. Можно добраться до Столбового. Двести верст. Немного. За неделю осилит. Можно угнать машину и прокатиться до Столбового с ветерком. И там влететь в засаду. Можно подождать, пока до Черкасова дойдет, что ценный кадр пропал, что он в квадрате там-то и там-то и пора сбрасывать на него парашютный десант (в духе братской цеховой взаимовыручки). Можно никуда на ходить, а выбраться из-под елочки и полюбоваться морковным закатом. Можно…

Нет, нельзя. Лучше всего пойти на север. Где-нибудь подальше пересечь ручей и выбраться из злополучного ущелья. В округе обязательно найдутся деревеньки. Пусть он пройдет десять, двадцать километров – ничто не вечно, даже этот лес… а пока будет идти, у него будет достаточно времени подумать о том, почему незнакомые вооруженные люди проявляют к нему такой повышенный интерес.

Туманов взял курс на северо-восток, правильно рассудив, что гипотенузу придумали не зря. Пока не стемнело, он планировал, вопреки самочувствию, перебраться через ручей и уйти как можно дальше. К половине девятого вышел к ущелью. Постоял пару минут, созерцая обросшую лесом исполинскую трещину. Начал медленно спускаться. К девяти выбрался из леса и, цепляясь за корни, оплетающие склон, съехал с глинистого обрыва. Найдя проход в беспорядочных нагромождениях валунов, он припал к ручью и долго вкушал прозрачную, обалденно чистую воду. До полного наступления темноты оставалось часа полтора, можно было позволить себе привал. До полдесятого Туманов лежал в укромном местечке между камнями, наслаждался чистотой воздуха и наблюдал, как медленно, подчиняясь закону времени, темнеет небо. В девять тридцать собрался встать и начать восхождение, но, услышав шуршание гравия, передумал. Только и успел сжаться в пружину – во избежание летального исхода…