Книга Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч

увенчанные высоким шпилем с крестом. Все сооружение отличается исключительной стройностью и пропорциональностью, врезаясь изящным силуэтом в голубое небо. Нередкое содружество Львова и Боровиковского сказалось во внутреннем украшении соборного храма, где иконостас принадлежит кисти знаменитого русского портретиста, по-видимому, бывавшего в Торжке и в окрестных усадьбах.

Помещичьими имениями Новоторжский уезд чрезвычайно богат. Большинство из них когда-то принадлежало Львовым. Есть предание, довольно курьезное, сообщающее, что сатана, пролетая над уездом, рассыпал из своего мешка, где были помещики, Львовых... Это поверие свидетельствует, с одной стороны, об обилии львовских усадеб, с другой же — о довольно печальной памяти, оставленной ими в народе.

Львовым принадлежали в Новоторжском уезде усадьбы Митино, Василёво, Арпачёво, Черенчицы-Никольское тож. Следы строительной деятельности архитектора Н.А. Львова сказались в усадьбах Раёк Глебовых, в Прямухине Бакуниных помимо, конечно, названных мест. А кругом, по берегам Осуги и Тверцы, был еще ряд роскошных и скромных имений — Таложня Всеволожских, ранее принадлежавшая Обольяниновым* (* Так в рукописи.) Волковых, богатые Грузины Полторацких, описанные в воспоминаниях А.О. Керн и монографически запечатленные в альбоме старинных акварелей, находящемся в Московском Историческом музее. Были во многих других местах уезда еще многочисленные усадьбы, о которых, однако, ничего почти не известно, в том числе какой-то грандиозный дворец в имении Квашниных-Самариных. Остатки этой помещичьей культуры собраны в Новоторжском музее, очевидно, усадебного происхождения. В сущности, он очень типичен по вещам, его наполняющим. В первой комнате — ряд портретов XVIII и начала XIX века. Среди них две работы* (* Так в рукописи.) немецкого мастера, упоминаемого Я.Штелиным, современника Гроота, чьи работы в России до сих пор, однако, не находились[54]. Парные, мужской и женский, портреты эти интересны как образчики грузного и пышного германского барокко в России аннинских времен.

Из Таложни попали портреты Татариновых и Всеволожских работы Боровиковского. Наиболее интересной находкой является, конечно, портрет Е.Ф. Татариновой — довольно полное лицо, обрамленное пышными седеющими волосами, в открытом серебристо-сером корсаже. Значение Татариновых как главы хлыстовской организации конца XVIII — начала XIX века, конечно, общеизвестно, так же как и участие в кружке В.Л. Боровиковского. Но до сих пор не был найден портрет ее, существование которого представлялось, однако, весьма вероятным. С громадным мастерством написан другой портрет — близкого к Павлу I П.Х. Обольянинова, последующего владельца Таложни и богатой подмосковной в Дмитровском уезде.[55] Здесь почти в фас по пояс представлена еще стройная фигура стареющего генерала в синем мундире с лентами, орденами и звездами, с мальтийским крестиком на шее. Как-то запомнился еще мастерский портрет юноши в темном сюртуке с клетчатым галстуком, уже предвещающий романтические настроения, вероятно, кисти кого-то из иностранных художников, женский портрет в манере Боровиковского и парадное поколенное изображение генерала Всеволожского работы француза Дезарно, бывшего как бы домашним живописцем семьи, приезжавшим с ней и в Таложню, и в знаменитое Рябово под Петербургом. Немногие образчики мебели красного дерева и карельской березы, старинный фарфор, шитье шерстями и бисером, галерея екатерининских современников — обрамленные силуэты Сидо из глебовского Райка — все это, несомненно, жалкие остатки из того богатого культурного слоя, который был сброшен и растоптан стихийными прорвавшимися силами.

Арочный мост начала XIX века а усадьбе Василёво Новоторжского уезда. Фото 1983 г.

В окрестных усадьбах осталось, конечно, немногое, как всегда, преимущественно архитектурные памятники. Об ином можно судить теперь лишь по зарисовкам местного художника Воронцова, старательно исполненным акварелям, находящимся в Новоторжском ‹музее›. Им запечатлены были разнообразные парковые сооружения в Райке — павильон в Василёве, несомненно постройки Львова, — полуциркульная, под аркой, лоджия с двумя вписанными в нее тосканскими колоннами, держащими антаблемент, наконец, оригинальный мост из дикого камня, там же мост из местных морен, своей красиво найденной аркой напоминающий римские античные мосты, впечатление которых, вероятно, и руководило здесь архитектором.

Никольское

 На багряном закатном небе — острые силуэты елей и зигзагообразные очертания дальнего леса... Позади, в долине Тверцы — городок. От кладбища на пригорке открывается вид на него — на живописно раскинувшиеся дома, на шестнадцать церквей с колокольнями, перезванивающиеся всенощным звоном. И поэтому кажутся там, на золоте заката, колокольнями ели и чудятся еще недавние перезвоны в отвязанном теперь валдайском колокольчике на лошадиной дуге... Едва заметно в темноте село Пятница Плот; непроницаем мрак в лесу — а впереди еще неведомые, скрытые остатки былого искусства.

О Никольском, или Черенчицах, усадьбе Львовых, надо судить не по одним остаткам архитектуры. В 1811 году побывал здесь известный, тогда еще совсем молодой русский пейзажист М.Н. Воробьев, запечатлевший виды усадьбы на рисунках, находящихся ныне в Третьяковской галерее. Пусть выдержаны эти ландшафты в условном классическим вкусе, пусть похожи ели и сосны на южные кипарисы и пинии — они тем не менее документы частично утраченных сооружений, документы тем более ценные, что ведь именно так выглядела классическая архитектура в глазах на античный лад настроенных строителей русских усадеб.

Перед въездом в Никольское был водоем, арка из дикого камня, пропускающая струю воды в полукруглый резервуар. Это — одно из увлечений Италией, испытанное владельцем и строителем Никольского Н.А. Львовым. Справа от дороги прудок, теперь частично заболоченный. В нем отражается, перебиваясь листами кувшинки и ряски, — ротондальный храм под куполом на световом барабане, обведенный кругом тосканскими колоннами прекрасных пропорций. Мягкие и тающие рассветные тени рисуют объемы, первые лучи нежаркого и уже немощного осеннего солнца ложатся на колонны розовыми бликами. Загорелся крест и золотой шар над куполом — если бы не они, чудесным перефразом античности, например, знаменитого круглого храма в Тиволи, можно было бы счесть это легкое и грациозное сооружение. Колонны маскируют толстые стены — в них внутри украшенные коринфскими колоннами ниши притвора и алтаря. Полуциркульные окна светового барабана льют рассеянный, несильный свет в круглый храм, сохранивший нетронутым нарядный классический иконостас и пышную бронзовую люстру, свисающую в центре. Плотно притесанные камни цоколя скрывают нижний храм, собственно усыпальницу. Здесь — низкий иконостас со съеденными сыростью иконами, возможно, кисти Боровиковского, а в полу — простые плиты с надписями. Под ними лежат и Н.А. Львов и жена его М.А. Дьякова, дважды запечатленная Левицким — в раннем возрасте, вскоре после тайного замужества, еще в жеманно-рокайльном вкусе, в тающих розовых и оливковых цветах, а на другом портрете представленная уже женщиной в расцвете, в теплых лиловатых тонах, женщиной в обаянии трепещущей и полной жизни плоти. На портретах Левицкого в Москве образы живых людей — в