Книга Песенка про любовь - Юлия Гойдт

развеялась. И всё время хотелось улыбаться. Старик с непонятным выражением смотрел на меня, будто не верил своим глазам. Я сообразила, что, видимо, залезла, куда не просили, и стала извиняться. Профессор махнул на меня рукой, отметая мои оправдалки. А я вдруг увидела, что у него такие же глаза как у Юрки. Точнее, это у Юрки были его глаза с характерными припухлостями и морщинками под нижними веками, с табачного цвета радужкой и прямым разрезом.

— Вот что, Полина Александровна, — начал профессор. — Вот это, — он потряс моим заявлением, — я у вас не приму. Работа начата и начата удачно. А кроме того, вы знаете, какое она имеет значение и какие организации заинтересованы в результатах.

— Вообще-то, — заносчиво сказала я, — группа информатики собрана со всего университета. Мой уход ничего не изменит.

— Изменит! — рассердился Георгий Александрович. — Поймите, Гаймуратова, — продолжал он. — Все эти люди без сомнения сильнейшие специалисты. И даже есть среди них те, кому не чужды проблемы биологии. Но поймите ещё одну вещь. Команду собрали ударную, а всё же ядро — это ваша тройка, как ни парадоксально это звучит. Если быть высокопарным, то ноосфера выдала карт-бланш именно вам троим. Ну, понравились вы ей чем-то!

Я обалдело уставилась на старика. Ни фига себе утверждение светила мировой науки! Потом я вспомнила, что речь про меня, Лариску и этого Хмурика, и тут же закаменела. Я приняла железное решение разорвать все отношения с Юриком Марковым, а хотя бы и деловые, и менять его не собиралась. Видимо, эта мысль проступила у меня на лбу крупными буквами, потому что профессор беспомощно моргнул и опустил взгляд.

Он молчал наверное целую минуту. Я уже начала ёрзать на своём стуле.

— Полина Александровна, — сказал наконец профессор Марков. — Мне рассказали о вчерашней безобразной публичной сцене. Я сожалею, в особенности потому, что в ней оказались замешаны члены моей семьи. Более того, я приношу вам мои извинения. Но, согласитесь, это не повод ломать свою карьеру. Давайте-ка сделаем так…

И он разорвал моё заявление. Я разозлилась.

— Моя карьера — это моё личное дело! — выпалила я.

— Ошибаетесь! — сказал старик.

— Вовсе нет! — отрезала я.

Больше всего меня возмутил его тон при упоминании скандала. Это прозвучало как «сама дура».

— Именно ошибаетесь, — настаивал старик. — Я не отпускаю вас!

— Не имеете права!

Я вскочила и, наклонившись вперёд, уставилась прямо в его глаза.

— Настя уже зарегистрировала моё заявление! Я сейчас выйду и напишу другое! А если порвёте и его, пожалуюсь ректору! До свидания!

Я вылетела из его кабинета, буквально исходя паром негодования. В одну секунду продублировала свой меморандум, сунула его скандализованной секретарше и рванула прочь из этого места.

В коридоре меня перехватил староста первой группы Данила Мозырев.

— Где твои отчётные документы? — потребовал он.

— В деканате! — отрезала я. — Отвали!

Данилу я терпеть не могла за его вечные сальные шуточки и злые замечания. Кроме всего прочего он был толстый, и от него вечно несло жареным луком. Он и на этот раз остался верен себе.

— Может, сделаешь скидку однокурснику? Сколько берёшь за вечер?

С такими козлами у меня всегда был короткий разговор. Слава богу, этому Сергей меня научил. Я шагнула к однокурсничку, улыбаясь и протягивая руки, а когда он поспешно потянулся облапить меня, резко двинула коленом в пах. Брезгливо оттолкнула от себя скукожившееся тулово и независимо зашагала по коридору. Данила шипел мне вслед оскорбления, поэтому я завела руку за спину и сложила пальцы в неприличный жест. Кто-то засмеялся. Я даже оборачиваться не стала, потому что узнала голос. Только ускорила шаги. Этот Юркин смешок преследовал меня потом весь день, и я накручивала себя до состояния лютой ненависти всё снова и снова.

Первым делом я походкой Петра Первого отправилась в библиотеку, согнала молодняк с компьютера и залезла в почту. Соло накидал уже несколько писем. Ну-ну! Я злобно принялась открывать их одно за другим, ругаясь и чуть не плача. В каждом он рассказывал мне, что со школьных времён, которыми были датированы первые снимки в моём фотоальбоме, я ничуть не изменилась, и подробно сообщал, почему ему нравиться вот такая моя фотка, и вот такая и вот эта вот. Я ответила ему в том смысле, что пока не увижу изображения его самого, пусть даже и не надеется на письма от меня. Первокурсники всё это время изнывали неподалёку. Я уступила им комп и задумалась. Мне пришло в голову, что и в самом деле настало время меняться. Я ушла из универа и отправилась искать какой-нибудь салон красоты.

Требовалось с кем-то посоветоваться, и я зарулила в любимую кафешку. Хозяйку звали Ирина, и она напоминала мне одну знакомую кошку, с которой слегка облетела бриллиантовая пыльца. Но в отличие от той дамы она была славная и нисколько передо мной не кичилась.

— Хороший мастер? — переспросила Ирина. — Их есть у меня! Тебе подстричься, причесаться?

Короче говоря, она мне выдала адрес и я отправилась. Малость манерный парень попросил подождать, пока уйдёт предыдущая клиентка, и я успела за эти двадцать минут пересмотреть гору журналов. Когда парень спросил, чего я хочу, а я показала фотку в журнале, он пришёл в негодование.

— Лишаться такой массы великолепных волос! Да вы с ума сошли!

— Надо, — вздохнула я. — Поступаю в военное училище.

Парень потрясённо и сочувственно посопел и взялся за дело. В итоге он изобразил мне идеальную стрижку в стиле «паж» с элементами собственного креатива. Так мне понравилось даже больше. В журнале модель была всё-таки зализанной, а из меня вышел такой задиристый пацан, что любо-дорого. Я с удовольствием поблагодарила и расплатилась.

Потом я отправилась в пассаж и приобрела там гриндеры с высокой шнуровкой классические чёрные джинсы и подходящий по стилю куртец. Переоделась там же, в магазине, а нормальную свою одежду попросила упаковать. Продавщица смотрела на меня с неимоверным удивлением, но мне было наплевать. Я накинула на голову капюшон и вышла в сгустившиеся сумерки.

О! Как всё изменилось! Я превратилась в невидимку. Раньше меня всегда замечали, мне уступали дорогу, иногда провожали взглядами, даже улыбались. Пока я не привыкла, внимание посторонних людей долго меня смущало. А вот теперь я стала полноценным человеком толпы. Меня задевали плечами и сумками, скользили по мне взглядами с полнейшим безразличием. К этому тоже предстояло приноровиться, но это оказалось не в пример легче. И приятнее. Какая-то бабка в метро, например, сказала мне:

— Мальчик, поспеши!

От этих слов во мне поднялось ликование. Моя проделка удалась.

Я занесла домой вещи,