Книга Возвращение - Майрон А. Готлиб

заменит школьную тоску и скуку. А если развернуться все же было необходимо, то определенно вооружилась бы прозрачным для всех кроме нее зеркалом. С его помощью она не только бы видела летающие за спиной бумажные комья и их метателей, но и без труда читала их содержание. Точно так же, как читала все бесстыдные мысли в моих глазах, как бы тщательно я ни скрывал их, изображая полное к ней безразличие. При этом делала вид, что это совершенно нормально – ничего предосудительного в этом нет.

В ту пору моего отрочества я еще не мог фантазировать абстрактно. В обязательном порядке мне необходимо было присвоить Ларисе предмет преподавания. Я решил, что больше всего ей подойдут восторженные рассказы о великих географических открытиях.

К Ларисе я испытывал эгоистичную любовь, зная, что без проблем привлеку ее внимание и взаимность простым непослушанием и перекором. Например, выйдя к доске, стал бы писать не слева направо, как было принято в нашей школе, а снизу вверх. Весь класс разразится грохотом восторга или, напротив, пораженно застынет. Ибо такое поведение можно ожидать от любого другого, только не от школьной звезды первой величины, какой я был. Но Ларису в роли учителя невозможно было провести и в этом отношении. Она сразу же разгадает мои намерения, строго посмотрит на меня, но скрыть смешинку в глазах не сможет, и сразу же поймет, что с головой выдала себя. После чего угрожающе произнесет «останешься после уроков». Мы оба будем знать, что скрывается под этим кодом, и что произойдет, когда мы останемся наедине. В то время, как весь класс со страхом замолчит, я понуро опущу глаза, чтобы искры радости не рассыпались из моих глаз по всему полу, раскрывая наш с Ларисой секрет.

В тот день наконец-то мы были наедине. У меня появился долгожданный шанс. Я надеялся на него, долго готовился, собирал шутки, забавные факты, умные мысли, ковал голос и взгляд. И вот она передо мной, но … в этом состояла удивительность момента … я не понимал, в каком обличии. Следует ли мне овладеть инициативой с Ларой или ждать, когда Лариса возьмет ее в свои руки. Уверенность покидала меня.

– Если хочешь, я могу поцеловать тебя, – неожиданно предложила она.

Интересно, о ком ты, Лариса, будешь думать во время поцелуя.

– Хорошо, – согласился я, – пойдем в кино, и ты меня поцелуешь, – пытаюсь если не увидеть, то хотя бы учуять отвращение, брезгливость или любой другой штрих, который окончательно добьет мою любовь. Она не дала мне этого удовлетворения. Напротив, с радостью, которую я отказываюсь принять как притворную, кивнула головой.

– Но только при одном условии: я никогда больше не буду заниматься с Павликом.

Она непонимающе посмотрела на меня. Без пренебрежения, без раздражения, без превосходства – только вопросительно. Как бы я хотел иметь такого друга…

Я понял, что в этот момент обращался к Ларе. Шансов у меня не было. Я проиграл. Проиграл, когда она ввела меня в пустой класс. А может, задолго до того. Когда впервые увидел ее и безнадежно влюбился. Но ведь и проигрывать можно по-разному. К примеру, с достоинством и без. Я выбрал «с достоинством».

– Ты только что сказала, что Павлик сильно изменился благодаря мне. Я делал это, не ожидая награды. Сейчас ты можешь вознаградить меня, не ожидая продолжения моих усилий. Это справедливо. Разве нет?

По мере того, как слова вылетали из меня, я все больше понимал, что в них много всякого. Что в них напрочь отсуствовало – это достоинство. Не уверен, кого именно я пытаюсь возненавидеть больше, ее или себя. Она открыта и честна, не притворяется, не манипулирует. Она заключает контракт. Я должен зардеться от гордости, она – семиклассница, иными словами, взрослая женщина, и не просто, а самая красивая, а теперь становится очевидным, и самая умная – заметила меня, выделила среди орды невидимых, ничего не значащих, почти не существующих шестиклассников. Я могу согласиться на условия контракта или нет, но я не должен обращаться в мурло и обижать ее.

К удивлению, она продолжает смотреть на меня спокойно без тени осуждения или обиды. Вероятно, поэтому с каждой секундой она все более возвышается надо мной (не видом или взглядом, или выражением, или каким-то незаметным движением). Все глубже втаптывает меня в мое больное самолюбие и идиотскую мужскую гордость.

Я мог бы остановиться – к этому моменту уже и так все хорошо понимал – но вместо этого:

– Давай я все упрощу для тебя. Больше никогда не бери меня за руку, не предлагай пойти в кино или кафе и определенно не целуй.

– Ничего ты не упростил, а как раз наоборот, но я рада, что ты это сказал, – проговорила Лариса и медленно приблизилась к моему лицу, тихо произнесла «не торопись» и прикоснулась губами к моей щеке. Она это действительно сказала или мне послышалось? А поцелуй, может, и он мне только причувствовался, и что это с ними со всеми – «не торопись, не торопись»?

Было очевидно – передо мной Лариса. Лара бы просто оттолкнула, прищурила глаза и со словами «Козявка, от горшка два вершка, а рассуждает как настоящий» навсегда вычеркнула из памяти.

Все мои рассуждения показались глупыми и неуместными, отступили в сторону, уступив место приятному головокружению. От мяты в ее дыхании или волн лаванды, излучаемых волосами, точно как от мамы. Может, от прикосновения ее губ, то ли от мысли, что она тут рядом со мной и больше никого вокруг (и под «вокруг» я понимаю в целом свете) не существует.

– Ты заслуживаешь больше, но это все, что я могу тебе дать.

Мой опыт и знания беспомощно мизерны, чтобы избрать – вознестись ли в радости или затаить обиду. Она рассчитывалась со мной за мои услуги? Или ее чарующая сила исходит из других незнакомых и непонятных мне источников? Хорошо, уговорили, не буду торопиться. Когда-нибудь пойму. А сейчас буду просто наслаждаться этим немыслимым ощущением близости с ней и почти обморочным головокружением.

Она подождала несколько секунд. Даже после того, как отпустила меня, все же некоторое время не уходила и чего-то ждала – если бы только Илай мог шепнуть мне на ухо – что именно она ждет. Что я должен сделать? «Если не знаешь, что делать – не делай ничего». И я просто наблюдал за ней, пытаясь понять, что она чувствует. Полный провал. Пытаюсь понять: а что я чувствую? В конце концов, это тоже невредно знать. Ценное наблюдение – я вижу в ней сейчас