Книга Испанский любовник - Джоанна Троллоп

Фрэнсис не обратила внимания на тон этого замечания.

– Тогда откуда жасмин?

– Потому что я очень необычный испанец.

– Понятно.

– Нет, вам не понятно. Но вы поймете, когда увидите „посаду" в Мохас. Посмотрите сюда, на этот вид.

Дорога быстро поднималась вверх. Позади них лежала береговая полоса, безымянные маленькие селения, заброшенные сады, а впереди холмы начинали подниматься все выше и превращаться в горы – коричневые, рыжие, розово-красные и оранжевые, покрытые молодой весенней зеленью и резко контрастирующие со спокойным фоном голубого неба.

– Я просто обожаю эти места, – проговорил Луис. – Они такие просторные, со старинными традициями, и туризм сюда еще не добрался. Побережье в сторону Альмерии не очень удобно для любителей позагорать, а эти склоны, – он махнул рукой в сторону холмов по обе стороны дороги, – не годятся для гольфа. Эту землю не превратишь в игровую площадку.

– У вас такой хороший английский… – пробормотала Фрэнсис.

– Вот уже двадцать пять лет, как я на нем говорю. Вы устали?

– Чуть-чуть.

– Осталось недолго, не больше часа пути. Давайте остановимся, чтобы немного размяться?

– Нет, благодарю вас. Я хочу поскорее добраться туда.

– Подождите, – сказал он, затем немного повернулся на своем сиденье и правой рукой тронул что-то позади Фрэнсис. Спинка ее сиденья откинулась назад.

– Ну вот. Так вам будет удобнее.

Через открытый люк в крыше автомобиля ярко светившее солнце казалось настоящим блаженством. Фрэнсис смотрела на него спокойно и удовлетворенно, вспомнив почему-то, что так же спокойно и удовлетворенно маленький Дэйви когда-то смотрел из своей коляски на нависавшие над ним листья яблони.

– В Европе принято считать, что все испанцы – это кастильцы, очень чопорные и полные достоинства, всегда задумчивые. Но мы все разные, от провинции к провинции. Даже от деревни к деревне. Существует предание о мэре одного небольшого городка под Мадридом, который объявил войну Наполеону лично, от своего имени. Вы увидите, что Мохас тоже очень необычный, со своим особенным лицом. Все считают андалусийцев цыганами, слишком темпераментными и колоритными, и это в какой-то степени верно, но в Мохасе они…

Он посмотрел в сторону Фрэнсис. Она спала.

Луис сразу сбросил скорость, чтобы при резком торможении не разбудить ее. Как необычно, как доверительно с ее стороны заснуть вот так внезапно и так крепко, сложив руки на коленях и повернув лицо к кусочку неба, видному сквозь люк в крыше. Он поехал еще медленнее, чтобы хорошенько ее рассмотреть: густые тяжелые волосы, чисто английская кожа и четко очерченные линии бровей и ресниц. Он решил, что ее лицо нельзя назвать красивым, но в то же время оно притягивало взгляд. Ему доставляло удовольствие разглядывать его. Когда она спала, это лицо было спокойным и сильным, а когда бодрствовала, оно становилось полным динамики. Луис оглядел ее всю. „Почему у нее такая невыразительная одежда? – подумал он. – Зачем выбирать одежду, которая подходит для любого типа, любого возраста?" Хосе описал ее привлекательной, но не сексапильной.

Позволив своему взгляду пройтись по очертаниям тела Фрэнсис под белой футболкой и голубой юбкой, Луис согласился с первым утверждением, но никак не со вторым. Да и что значит быть сексапильной? Конечно, ей не хватало грациозности, ее руки и ноги были, пожалуй, крупноватыми, но она…

– Не надо так пристально меня разглядывать, – сказала Фрэнсис, проснувшись, но продолжая неподвижно лежать.

– Я очень извиняюсь…

– Мы уже почти приехали?

– Еще несколько километров. – Он указал пальцем. – Вон там, на том склоне холма. Это Мохас.

Фрэнсис выпрямилась. На другой стороне долины лежала деревня, раскинувшаяся по склону холма подобно горстке рассыпанных кусочков сахара.

– Зеленое в середине – это „посада". Сад и „посада".

– Вы, похоже, не устали. Ехали тан долго и на большой скорости.

– Разве это долго, – заметил Луис.

Дорога зигзагами спустилась в долину, пересекла болотистое поле, поросшее шелестящим бамбуком, а местами – иссушенными, неубранными стеблями кукурузы, и снова начала подниматься вверх. Склоны с обеих сторон были покрыты террасами полей, изгибающимися по контурам холма и поддерживаемыми невысокими стенами из серо-коричневатого камня. Они проехали мимо мальчика в бейсболке, пасущего стадо пегих коз с негромко позванивающими колокольчиками, а потом мимо мужчины с крошечным осликом, почти скрытым под огромной кучей хвороста.

У Фрэнсис непроизвольно вырвалось:

– Трудно представить, что я тут по делу.

– Просто мы слишком много думаем о делах. Мы слишком много думаем о цели.

– Вы действительно тан считаете?

– Мисс Шор…

– Фрэнсис.

– Спасибо. Фрэнсис, мы продолжим нашу философскую беседу позже, а сейчас я – ваш гид, а вы – мой турист. Справа вы можете видеть миндальную рощу.

Сучковатые и изогнутые, словно с иллюстрации к детской сказке, миндальные деревья стояли на кирпичного цвета неровной земле, каменистой и твердой.

Луис сказал:

– Ну вот мы и приехали. Теперь закройте глаза. Мы въезжаем.

– Но вы же говорили, что никаких машин…

– Никаких машин, кроме моей и еще нескольких. Дорога резко свернула влево, продолжая взбираться вверх по склону холма. Справа тянулась стена, высокая белая стена с узким темным проездом в ней, таким узким, что казалось, там не проедет даже велосипед.

– Мы же не можем…

– Закройте глаза. Гостей мы просим оставлять машины здесь, у сада, и прислуга из гостиницы сопровождает их внутрь.

Машина буквально проскользнула через проезд, оставляя всего лишь по нескольку сантиметров до стены с каждого борта. Послушно закрыв глаза, Фрэнсис почувствовала, что так нервничает больше, и открыла их, осматриваясь вокруг себя. Белые дорожки, белые аллеи, белые ступеньки, вымощенная булыжником площадь, горшки с геранью, плотно прикрытые ставни, запертые ворота, виноградная лоза на балконах и террасах, небо, кошки, вынесенные из домов на улицу стулья… И все это круто наклоненное, какое-то изогнутое и неправдоподобное. И крошечная площадь с акациями и двумя стариками на скамейке.

– Здесь, – сказал Луис.

– Где?

– Вон, в углу, – ответил он, притормаживая и въезжая в черный квадрат тени.

В углу был миниатюрный переулок, в конце которого виднелось бело-оранжевое здание без окон, с большой деревянной дверью в белой раме, а сбоку – медная табличка.

– „Посада Мохас", – торжественно объявил Луис.