Книга Дома стены помогают - Людмила Захаровна Уварова

слабые женщины построили дачу без посторонней помощи.

Валя пожимала плечами. Дескать, к чему спорить с ребенком? Разве Тусю убедишь?

Внешне мы с Валей в самых добрых отношениях. Не знаю, чья это заслуга, моя или Валина, скорей всего, обоих.

Мы разошлись давно, тому уже лет десять, но до сих пор терпимы друг к другу, доброжелательны, а когда встречаемся, то мирно беседуем или наперебой острим, у нас такой стиль.

К слову, этот стиль по душе Тусе, она тоже любит непринужденно острить, подшучивать надо мной, над матерью и подчас над собой.

Рано утром следующего дня Туся подъехала ко мне, и мы отправились на моем белом «жигуленке» к ним, в Синезерки.

Туся села рядом со мной, Аут оперся передними лапами о спинку моего сиденья и всю дорогу исправно дышал мне в ухо.

Примерно через час с небольшим мы были на месте.

— Остановись вот здесь, — скомандовала Туся.

Я остановился возле низенького, облезлого забора из тонкой «вагонки».

За забором виднелся домик-крошечка в три окошечка, окруженный садом. По дорожке сада к нам шла Валя.

— Вот это да, — сказала, — откуда вы? Да еще оба сразу?

— А ты что, недовольна? — отпарировала Туся.

— Нет, почему же, — сказала Валя. — Напротив…

— Вот и хорошо, — прервала ее Туся. — Мы тебе все объясним после. А теперь, ма, чаю! Полцарства за стакан чаю!

— Хорошо, — покорно отозвалась Валя. — Получишь чай и за более дешевую цену.

Я огляделся кругом. Тишина, пчелы жужжат над молодой яблоней. Поодаль стоит еще несколько тонкоствольных вишен и груша. И единственное старое дерево — береза, неподалеку от террасы. Трава по колено, некошеная, густая…

— Нравится? — спросила Туся.

Я кивнул.

Туся озабоченно заметила:

— Правда, все маленькое, словно игрушечное.

— А тебя больше устроил бы стадион или римский колизей? — спросил я.

Тусино лицо просияло.

— Значит, ты согласен поселиться у нас?

— А мама не будет против?

— Вот еще, — Туся усмехнулась. — Почему это мама будет против?

Я мог бы ответить на ее вопрос, но мне не хотелось сейчас говорить, хотелось только стоять вот так под березой, подставив лицо солнечным лучам, которые с трудом пробивались сквозь ветви, стоять и слушать, как несмолкаемо жужжат шмели и пчелы…

— Сейчас будем чай пить, — сказала Валя, подойдя к нам и внимательно вглядываясь в меня. — Как здоровье?

С той поры как я заболел, обе они, Валя и Туся, считают своим долгом спрашивать при встрече о моем здоровье. Туся, я знаю, спрашивает от души, а Валя, думается, от хорошего воспитания, оттого что всегда следует интересоваться здоровьем человека, которому за сорок.

Самой Вале ровно тридцать семь и два месяца. Это я знаю точно.

— Ему здесь, по-моему, нравится, — сказала Туся.

Взяла меня за руку, вместе со мной вошла на террасу.

— Начинаем осмотр, — сказала Туся.

Терраса походила на ящик, в котором хранят масло или пиво; посередине стол, две миниатюрные табуретки, а на узких окошках — совсем крохотные занавески, васильковые в белый горошек.

— Идем дальше, — командовала Туся. — Продолжаем осмотр. Вот эта комната наша с мамой, а это твоя. Усек?

В комнате, предназначенной для меня, стояла раскладушка и малюсенький, совсем кукольный столик. Больше там ничего не было и ничего не смогло бы поместиться.

— Как, устраивает? — спросила Туся.

— Нас с Аутом вполне.

— Вот и отлично, — великодушно произнесла Туся. — Что и следовало ожидать.

С той поры прошел месяц. Я остался жить в Синезерках.

Когда я не еду в город, то завтракаю и обедаю вместе с Тусей, она готовится в институт и потому большей частью сидит на даче.

По субботам приезжает Валя. Мы с Тусей встречаем ее на машине.

С виду мы вполне респектабельная, дружная семья: живем вместе, ходим на речку купаться, в лес за ягодами, вечерами подолгу гуляем вдоль берега. По воскресеньям я шеф-повар, на мне лежит праздничный обед. Туся считает, что я непревзойденный кулинар.

Я научил ее варить плов и печь пироги из слоеного теста.

Однажды Туся сказала:

— Если бы всегда так было…

— Как так? — спросил я.

— А то сам не знаешь? — удивилась Туся.

Я не стал больше допытываться, и без того понял, что она хотела сказать. Самое ее большое желание — чтобы мы жили все вместе, как и полагается в обычной, нормальной семье. Но что же делать, если все сложилось иначе?

Туся считает нас, меня и Валю, эгоистами, которые думают только о себе, а о ней просто-напросто забывают.

Неужели она права?

2

Моя мама вполне современная женщина. Что называется, на все сто двадцать пять с половиной.

Деловита, энергична, начисто лишена сентиментальности, никогда не комплексует, а потому всегда чувствует себя уверенно, добра в пределах допустимого и абсолютно обязательна. Если дала обещание сделать что-либо, можно не сомневаться, слово свое выполнит.

Мою бабушку, ее маму, я тоже могу назвать вполне современной.

Когда-то она потребовала у мамы, а позднее у меня, чтобы ее ни в коем случае не звали ни мамой, ни бабушкой, а только по имени — Дусенька. Она — Евдокия Алексеевна, но ее решительно все — родные, знакомые, соседи, сослуживцы — только так и зовут — Дусенька.

Когда я была совсем маленькая, я попробовала было назвать ее бабушкой. Что тут было! Она не на шутку рассердилась; до сих пор помню суровый Дусенькин голос:

«Запомни, я Дусенька, и только Дусенька. Никакая не бабушка, поняла?»

В ответ я заревела изо всех сил, но больше уже никогда не пыталась звать ее бабушкой.

Один знакомый Дусенькин журналист сказал, что институт бабушек непозволительно помолодел и Дусенька самое яркое тому доказательство.

Он не одинок: со всех сторон Дусеньке твердят о том, как она молода, современна, даже хороша собой, хотя лично я не могу с этим согласиться. Она на редкость некрасива: большое лошадиное лицо, огромные зубы (кстати, ни одного вставного, все свои, чем она очень гордится), узкие, часто мигающие глаза. Но Дусенька довольно удачно справляется со своей некрасивостью, умеет одеться по моде, достаточно ненавязчиво, но убедительно подмазаться, и потому выглядит почти миловидной, во всяком случае, много моложе своих лет. Уже целый год у нее пенсионный возраст, однако она решила никогда и ни за что не выходить на пенсию.

Сама о себе она говорит: «При вечернем освещении я больше, чем на сорок пять, не выгляжу».

Что касается утра и дня, то, само собой, тут уж ничего не поделаешь, иной раз она прямиком тянет на все свои годы.

Работает Дусенька агентом Госстраха. По словам ее друзей, отлично знает свое дело, может уговорить застраховаться кого угодно, древнего старика или несмышленого