Книга Сказки - Константин Яковлевич Лагунов

острой мордочкой напоминал белку. Но вместо гибкого беличьего тельца — всё тот же серый шар.

У самой Ромкиной головы заворочался такой же шар с длинным журавлиным клювом…

«Это сон», — решил Ромка, закрывая глаза.

Но тут его тихонько окликнул Артос.

И Фомка, оказывается, не спал. Таращился на диковинные шарообразные существа.

— Кто нас связал?! — грозно вскричал Ромка. — Зачем? За что?!

Из-за леденцовой скалы выкатился огромный пушистый полосатый шар. К нему не было приставлено никакой головы. Он сам походил на голову. На нём были два жёлтеньких смотрящих пупырышка. Под ними — две дырочки и крохотный разрез. Между дырочками и разрезом торчали две длинные не то соломины, не то проволочки.

Странные колобки на поляне зашевелились, закачались. Послышался сдавленный шипящий шёпот:

— Соня Первый Котофеич пожаловал.

— Сам Соня Первый.

— Сам Котофеич.

Соня Первый Котофеич фыркнул негромко. Шевельнул усами-соломинками. И пропищал тоненько и тихо, будто махонький комарик:

— Эй, Ежи-стражники! Развязать!

И сразу как из-под земли вынырнули колючие серые клубки. Это и были Ежи-стражники.

Мигом развязали они верёвки. Ромка, Фомка и Артос поднялись. Растерянно озираясь, потоптались на месте, разминая перетянутые верёвками лапы. Уселись рядышком, не спуская глаз с Сони Первого Котофеича.

Тот снова пошевелил усами-соломинками и по-комариному тонко и тихо запищал:

— Слушайте, что говорю. Дважды я не повторю.

— Слушайте… Слушайте… Слушайте… — угодливо зашептали вокруг.

— Вы в царстве всесильного владыки, колдуна и чародея Клык-Клыка Грумбумбеса. Царство зовётся Спиешьпей. Разделите это слово на три части — и всё станет понятным само собой. Спи. Ешь. Пей. Вот это вы и можете здесь делать. Сколько угодно. Когда угодно. И как угодно. Спите. Ешьте. Пейте.

— Не так уж это и страшно, — проворчал взъерошенный Артос.

— И не так плохо, — добавил Фомка.

— А чего в вашем царстве нельзя делать? — спросил Ромка.

— Громко разговаривать, — назидательно, даже угрожающе, запищал Соня Первый Котофеич. — Играть. Петь. Бегать. И вообще что-нибудь делать. Только спи. Только ешь. Только пей. Вот всё, что можно в этом царстве.

— Теперь я понимаю, отчего здесь все такие, — пробормотал Фомка.

— От безделья и обжорства стали они колобками, — сердито рокотнул Артос, и в глазах у него загорелись воинственные огоньки.

— И вы такими станете, вояки, — насмешливо пропищал Соня Первый Котофеич.

— А если мы не хотим? — вызывающе громко спросил Ромка.

— Тогда будет так, — пискнул Соня Первый.

И тут же Ежи-стражники со всех сторон тесно обступили Ромку. Приставили к нему пики. Попробуй шевельнись.

Только сигнала ждали Ежи-стражники, чтоб разом вонзить в Ромку остро отточенные пики и проколоть его насквозь.

— Не шевелись, — предупредил друга Артос, — иначе твоя шкурка станет дырявей решета.

— Совершенно так. Друг твой не дурак, — лениво промямлил Соня Первый Котофеич. — Хочешь жить? Есть и пить? Будь как все. А не то…

— Превратим в решето! — дружно и яростно, хотя и негромко, выдохнули Ежи-стражники, ещё плотнее прижав к Ромке кончики острых пик.

— Отъедайтесь. Отсыпайтесь. В колобочки превращайтесь. Или выбьем потроха. Всё понятно? Ха-ха-ха…

Заколыхался от смеха Соня Первый Котофеич.

И все шарики вокруг задвигались, зашевелились. Поплыл над полянкой многоголосый сдержанный шипящий хохоток.

«Все равно удерём», — подумал Артос.

Словно угадав его мысль, Соня Первый Котофеич пропищал:

— Не удрал никто от нас. И не удерёт. И не думайте об этом. Мигом изловим, поколотим и…

— В Кактусовую тюрьму! — хором рявкнули Ежи-стражники. — Там погибнете от голода и жажды. Поняли?

— Угу, — свирепо гукнул Артос.

— Ясненько, — проворчал Фомка.

— Понятно, — подтвердил Ромка.

Бунт

Напрасно искали друзья уголок, где громкое слово сказать кто-то мог.

Чуть голос повысил — замри и дрожи. Сейчас же появятся злые ежи.

Однажды Артос тихо песню запел. И стражников взвод на него налетел.

Вмиг искололи беднягу ежи. Так, что остался Артос еле жив.

Скоро друзьям так опостылело, так опротивело распроклятое царство Спиешьпей, что ни есть, ни пить, ни спать они уже не хотели и не могли.

«Хоть бы был тут кто неспящий», — мечтал Ромка, уныло бродя среди карликовых деревцев, увешанных колбасами, сосисками, булочками и прочей снедью да лакомствами.

И всё-таки однажды им встретилась настоящая живая Берёзка. Она росла в самом глухом уголке острова и была тонкая, невысокая и очень грустная.

— Как ты сюда попала? — спросил Ромка, лизнув белый ствол Берёзки.

— Прежде этот остров звали Берёзовым. Здесь росли пятьдесят две мои сестрёнки. А сколько было зайцев! И птиц разных. И бабочек. И кузнечиков. Тогда Соня Первый Котофеич был обыкновенным котом. Здоровенным и рыжим. Сюда его на бревне половодье выкинуло. Тут за ним рысь погналась. Котофеич спрятался от неё на моей верхушке.

— За это он и не тронул тебя? — догадался Ромка.

— Да. Когда Клык-Клык Грумбумбес заколдовал остров в Спиешьпей и Кот стал царём, он сгубил всех моих сестрёнок, а меня пощадил. И зря. Я умираю тут от тоски и всё время плачу.

— Что это за дурацкое царство! — гневно воскликнул Артос, воинственно скаля клыки.

— Тише-тише, — предостерегающе зашептала Берёзка. — Видишь?

Оглянулся Артос и увидел в кустах остроконечные пики Ежей-стражников.

— Непонятно, зачем Клык-Клыку Грумбумбесу этот глупый Спиешьпей? — проворчал Фомка, свёртывая хвост вопросительным знаком.

Вздохнула Берёзка. Смахнула слёзки. И горестно зашептала:

— Злой волшебник Клык-Клык Грумбумбес — враг всего живого. Он бы давно всех зверей и птиц поел, все леса истребил, да его колдовская сила дальше этого острова не действует.

— Вот и хорошо, — обрадовался Ромка.

— Но Клык-Клык Грумбумбес не зря зовётся злым волшебником. Исхитрился он и вот что придумал… — Берёзка понизила голос и еле слышно зашептала: — Сейчас на острове девятьсот три дармоеда и засони. Когда их станет ровно тысяча — остров треснет. Из трещины подымется Сонное Дерево. Дунет ветер и сонную пыльцу с дерева понесёт в лес. И сразу всё живое там навсегда уснёт. А сонная пыльца поплывёт дальше. И звери, птицы, деревья, цветы станут засыпать, каменеть. В омертвелых лесах даже муравьишки ни одного не будет…

— Но уж… Это уж… Совсем уж… Никак уж допустить нельзя! — возмутился