Книга Время второго оборота - Юрий Александрович Широков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часть вторая
Осознание
Эшелон
«Алмазная река растаяла…» Он очнулся оттого, что поезд, слегка дёрнувшись, остановился. Алмазная река? Ему никогда не приходилось слышать таких слов, только минуту назад, во сне. Голос был не то чтобы чужой, но какой-то глухой, отдалённый…
В вагоне тем временем уже шло активное движение. Солдаты непрерывно бегали к «титану», заваривали лапшу, чай. Снова и снова. Он с раздражением подумал, что скоро вода в «титане» закончится, а когда поезд уйдёт со станции – и в сортире. Воинский эшелон – это особенная форма путешествия, в идеале исключающая любой оттенок разнообразия. Питание – сухой паёк из дешёвых консервов и ржаных сухарей, ну и если у кого чего-нибудь осталось «нетабельное», которое быстро заканчивается. Остановки где-то вдали от людей, в окружении бесконечных цистерн с мазутом. Дозаправки водой происходят значительно реже, чем в обычных гражданских поездах.
– Дежурного ко мне! – бросил он одному из солдат, бегающему по вагону в поисках ножа.
– Вызывали, товарищ капитан?
Дежурный что-то дожёвывал на ходу и был обут в казарменные тапочки на босу ногу.
– Все на месте?
– Так точно! Все.
– Ботинки обуй. Свободен.
– Есть, товарищ капитан!
Сержант явно был обрадован немногочисленности указаний. «Алмазная река». Было в этой фразе всё равно что-то долгожданное… Сутки в пути прошли почти незаметно. Был январь, но город встретил плюсовой температурой и слякотью. Это был не первый и не последний воинский эшелон за последующие десять лет, в течение которых длилась его служба. Но ничего напоминающего о той алмазной реке больше не было никогда.
Наступил две тысячи десятый. Когда его увольняли, страна в буквальном смысле горела от природных пожаров, словно и природа была возмущена несправедливостью и вероломностью принятого в отношении него решения. Выходного пособия он был лишён, поэтому новую жизнь пришлось начинать быстро. Без раскачки… Жизнь на гражданке, временами и напоминавшая путешествие в воинском эшелоне, в общем, была гораздо насыщенней и интересней, и он быстро простил всех, кто со злобной радостью избавился от него после двадцати лет службы.
Слова… Причиной всего почему-то считаются слова. Все их любят, когда за ними ничего не стоит, и все их ненавидят, когда они несут истину. Никто не хочет понимать их сути. Как хорошо сказал один человек, что свобода слова на самом деле существует, но это свобода лжи. А правду, по-прежнему, можно говорить только на костре.
Осень. Уже блекнут краски за окном, деревенский воздух прозрачный, чистый, с запахом чуть подмороженной травы и с дымком от дубовых дров. Хочется молчать и ни о чём не думать. На душе – радостно и одновременно тревожно. Взять бы и как-то незаметно и небольно исчезнуть, раствориться, потому что кажется – ничего лучше уже не будет… Застолье. День рождения у отца. Всё идёт своим чередом. Подходит очередь говорить речь. Всегда вспоминается «классика»: «А сейчас Чебурашка скажет вам речь!» – «Вот мы строили, строили, и наконец – построили!» [12]Ничего лишнего. Итак, он должен сказать. Чуть быстрее начинает биться сердце. Он не пьян сегодня, он никогда не пьян… Только немного тяжелее становится язык, только реже переводится взгляд, только одинаково неинтересными становятся еда и застольные разговоры. Но речь! Её необходимо произнести, все ждут. Он произносит её не первым и не вторым. Поэтому – здоровья, счастья, денег, благ, «а главное – здоровья побольше», уже было. Ведь можно же объединить всё в одну группу – «счастье»! Но люди до какого-то момента не понимают такого «счастья». Без слов, без планов и амбиций. А он всегда желал «покоя летящей стрелы», «чтобы всё было не зря», чтобы… В общем, когда следующий выступающий вновь желал «побольше денег», публика облегчённо смеялась и самозабвенно бросалась запивать и закусывать свои только что пережитые неловкость и замешательство, испытанные от услышанных ранее непривычных абстрактных формулировок…
Отцу совсем не хотелось говорить банальностей. Без всякого застольного пафоса он начал:
– Жизнь так устроена, что время от времени она предлагает нам и пройти по воде, и проехать по стене (это из Вайнеров), и выполнить много других сложных трюков. Это удаётся далеко не каждому. Желаю, чтобы ты смог выдержать любые испытания!
Примерно как-то так. Это было абсолютно абстрактное, схематическое пожелание, без любых намёков на что-либо…
– Спасибо, сынок!
– Сколько уж можно испытаний! – произнёс, снисходительно улыбаясь, один из приглашённых, друг родителей, Владимир Петрович, пенсионер МВД. Невысокий, полный, всегда старавшийся казаться жизнерадостным мужчина. Он пил минералку. Потому что за рулём.
– Да уж! – поддержала своего мужа Валентина Фёдоровна, кладовщик «Межрайгаза». Она была похожа на своего мужа, но даже когда улыбалась, выглядела серьёзной и вдумчивой. Пила водку…
Прошли годы. Первым перенёс тяжёлый инсульт отец. У него пропала речь и сильно утратила подвижность вся правая часть тела. Он сражается с болезнью, как воин. Потому, что в этой схватке можно быть либо бойцом, либо капитулянтом… Валентина Фёдоровна умерла от рака. Очень быстро, но не избежав химиотерапии и изнурительных операций. Владимир Петрович перенёс сначала один инсульт, затем второй. Пережил жену лишь на год.
После всех этих болезней, смертей сначала только показалось, а впоследствии стало совершенно ясно, что все события, в принципе, предсказуемы, но очень много зависит от человека и его реакции на, казалось бы, незначительные и ни с чем не связанные сигналы… И ещё: стопроцентная точность может быть выражена только абстрактной формой.
Сердце
«Вокруг Грима шла твёрдо налаженная жизнь. Жена требовала в распределителе, чтобы „учёному с мировым именем“ выдавали балык. Муся собирала у себя всех дам Томска. Они танцевали фокстрот или играли в преферанс. Каплан носился с проектом новой стройки. Гриша играл с товарищами в мировую войну. Они вырезывали из газеты противогазы и били японцев. Орали ребята, гнусаво скулил патефон, Каплан размахивал руками, Муся разгуливала в заграничной пижаме, жизнь в доме кипела. Вся эта жизнь держалась на одном: в маленькой комнате сидел Грим и работал» (И. Эренбург. День второй).
Пример безоценочный. Совсем неважно, чем там занимался этот человек с неславянской фамилией. Речь не об этом. Так же работает человеческое сердце. Вообще головной мозг и сердце всегда по умолчанию считаются главными человеческими органами, без которых жизнь организма невозможна. По своим функциям и пристрастиям они напоминают мужчину и
