Книга Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942 - Хайнц Килер

а затем наступит тот самый знаменательный момент, о котором теперь только и говорят. Мечтают о родине и о долгожданном отдыхе. К нам ежедневно приходят товарищи. Каждый что-нибудь приносит. Командир роты принес выздоравливающим кресты «За боевые заслуги». Он высоко оценил храбрость наших боевых товарищей и выразил искреннее сожаление по поводу их отъезда. Пунцель поинтересовался у штабного врача, нельзя ли направить с ним на родину и меня – для сопровождения, но тот усмехнулся. Достаточно и того, добавил он, что доктор Нико и так лишится своих лучших ассистентов. А для меня найдутся другие задачи, более важные. Думаю, что очень скоро почувствую на собственной шкуре реакцию на бессонные ночи, проведенные возле больных. Хотя ничего лучшего не желаю, как вновь оказаться в карауле, по-настоящему вдохнуть свежего воздуха. Ведь если уж мне суждено было заразиться, то нужно укрепить себя заранее. Что же будет? Не знаю и не в силах этому помешать. Хорошо, что со мной Буко и Таня. Пока я не чувствую никаких тревожных симптомов, но еще рано, нужно подождать несколько дней. От смерти все равно не сбежишь. Благо, что мы не знаем, когда умрем. Даже те, кто сейчас идет в бой, не знают заранее, кто на очереди…

26 февраля

Завтра отправляем друзей на родину. Я упаковал все вещи. Каждый написал родным, попросил, чтобы его непременно ждали. Но они и так будут ждать, их не нужно уговаривать. Мы очень завидовали тем, кто сейчас уезжал…

С фронта приходят неважные новости. Беспрерывные атаки русских, но они, к счастью, отбиты. Ко мне сегодня заходили несколько человек из пропагандистской роты. Они снимали больных. Мирных жителей попросили на время выйти из дома. Кадры должны поместить в кинохронику…

Последняя ночь перед рассветом. Никому не до сна. Пунцель вновь так же весел и беззаботен, как и раньше. Лицо его покраснело от волнения. Только вот меня что-то тревожит – наверное, это от грядущего одиночества и от того, что может произойти потом. То, чего никто не знает. Будущее весьма туманно, и в своем дневнике я вижу множество пустых страниц…

27 февраля

И вот они уезжают: Пунцель, Йозеф, Рейнгольд и Кирхгофф. Я остаюсь один – со стариком Филиппом, Таней и ее родителями. Рукопожатия, пожелания, напутствия… На маленького Пунцеля нельзя было смотреть без умиления. Все прощались тепло, как старые друзья. Буко приходилось особенно часто пожимать всем руки, и его называли не иначе как «спасителем». Правда, он отмахивался. «Я просто выполнял свой долг и заодно учился», – повторял он. Но выздоравливающие благодарили его. И обещали поскорее написать. Они дружно помахали нам, когда садились в сани… Нам казалось, что в этот момент от нас уходит так много тепла… Когда я увидел брошенные подстилки из соломы, мне вдруг показалось, будто сама смерть отняла у нас лучших товарищей…

Дежурный унтер-офицер приказал мне заступить в полевой караул. И, усмехнувшись, добавил, что в последние несколько недель у меня было достаточно времени, чтобы вдоволь побездельничать. Я ничего не ответил…

28 февраля

В карауле все прошло отлично. Море звезд, бескрайняя, сверкающая снежная гладь вокруг… Так мирно и спокойно… Когда на востоке взошло солнце, я подумал о товарищах, которые сейчас едут на запад, туда, где солнце потом зайдет. Но впереди еще целый день…

Приложение

Война против Советского Союза[2]

Воскресенье, 29 июня 1941 г.

В 9.30 мы получили приказ продолжить движение в 16.00. Вероятно, мы пересечем границу между Германией и Россией перед Равой-Русской.

В 17.45 мы проехали через Замосць. Почти два года назад я проезжал здесь вместе с русскими. Какие любопытные вещи несет с собой наша судьба. Теперь мы держим путь к Раве-Русской, и это только первый этап. Я помню, что (в 1939 г.) заметил, что это была единственная хорошая дорога, по которой я ехал, прежде чем попал в плен к полякам. Следующей нашей целью станет Жолква.

Ко второй половине дня до нас дошли новости о наших выдающихся успехах: 40 тысяч пленных, 4107 уничтоженных самолетов противника, 600 захваченных тяжелых артиллерийских орудий. Но грядущие дни сулят еще большие цифры, так как в окружение попали две русские армии.

В 21.30 мы пересекаем границу Германии [генерал-губернаторства] с Россией и оказываемся на другой стороне, в районе города Белз. Уже темно, но можно увидеть примитивные пограничные укрепления русских. Однако, чем дальше мы наступаем, тем совершеннее выглядит система их обороны. Вон там, например, находится глубокий противотанковый ров, и когда вы преодолеваете его, то на другой стороне находится ровная площадка той же длины. Затем она вдруг резко уходит вниз на много метров на сторону русских. Эта ловушка проходит левее и правее от дороги на несколько сот метров и упирается в ДОТ, который господствует над всей местностью; налево она простирается всего метров на 50 – далее русские ничего не придумали.

Две первые деревни выглядят так, будто там только что случились очень сильные пожары – обычная картина. Вот мимо идет колонна русских пленных. Они, конечно, не могли и предположить, что война закончится для них таким вот образом. Они даже не смотрят в нашу сторону.

Мы тащимся буквально по метру. Дорога разбита, особенно там, где она проходит через Раву-Русскую. В 2.30 ночи, когда мы находились в Раве-Русской, нам сообщили по радио, что дорога впереди непроходима и нам следует сделать остановку для отдыха. Я не мог уйти спать к себе в машину до 3.00 утра.

Понедельник, 30 июня 1941 г.

В 5.45 мы снова были на ногах. Наш майор должен доложить в штаб полка. Дорога такая, что хуже просто невозможно себе вообразить: глубокий песок и огромные воронки вдоль всей дороги. И так километр за километром. Я пишу приказы прямо на ходу.

Мои глаза болят оттого, что приходится наблюдать за таким количеством машин, которые едут одна за другой насколько хватает взгляда. Мы прибываем на место примерно в 15.00 после путешествия по этим невыносимым дорогам – в городок Буск, где все еще идет бой. На западном въезде в город невозможно проехать из-за скопившихся здесь наших машин, и из-за пыли ничего невозможно разглядеть. Но в это время с восточной окраины все еще доносится лай русских пушек. На противоположной стороне моста горит разведывательная бронемашина, и шум моторов нашей колонны заглушается хлопками разрывов боеприпасов внутри ее.

Из домов выгоняют несколько русских. Наш полковник сидит за столом и совершенно спокойным тоном отдает приказы.