Книга «Мастер и Маргарита»: За Христа или против? (3-е изд., доп. и перераб.) - Андрей Вячеславович Кураев

на сходке,

Деревья смотрят нагишом

В церковные решетки.

И взгляд их ужасом объят.

Понятна их тревога.

Сады выходят из оград,

Колеблется земли уклад:

Они хоронят Бога.

И видят свет у царских врат,

И черный плат, и свечек ряд,

Заплаканные лица —

И вдруг навстречу крестный ход

Выходит с плащаницей,

И две березы у ворот

Должны посторониться[203].

Бал у сатаны идет в ночь с пятницы на субботу. И тут снова вспоминаем, чьим сыном был Михаил Афанасьевич. Любой наблюдательный мальчишка заметит, что русская православная Пасха — «разноцветна». Крестный ход вокруг храма совершается в белых одеждах, а затем батюшка переоблачается в красные ризы.

Конечно, ребенок тех времен, когда информационные потоки были скудны, спрашивает об этой перемене: «А почему?» Не каждый прихожанин и, пожалуй, не каждый батюшка сможет дать исторически корректный ответ. Но профессор Киевской духовной академии ответ знал.

Предпасхальный пост — это подготовка не только к Пасхе, но и к принятию Церковью новых ее членов. Еще «Учение 12 апостолов» («Дидахе») (конец I века) говорит: «Пред крещением да постятся крещаемый и крещающий». Крестили же неофитов («оглашенных») в канун Пасхи — чтобы праздник был общим. Крестили в реке. Облачали в белые одежды (символ чистоты). И потом именно в белых одеждах шли в храм. Где скучающие прихожане в отсутствие священника (он крестит) беспоповским чином слушают множество чтений из Библии об освящении воды и об освящающей воде.

Итак, Великая суббота — это день приобщения к таинствам Церкви. День святой воды[204].

У Воланда — похоже. Тоже своего рода «пасха» (в смысле «исхода из гробов» и «победы над смертью»). А для Маргариты — инициация. И тоже водная: «Маргарита чувствовала близость воды и догадывалась, что цель близка… Река вдруг стала издавать запах коньяку» (гл. 21).

Затем Маргарита купается в кровавом бассейне. Ее помазывают маслом. И в финале бала она причащается кровью барона Майгеля… У христиан: водное крещение — помазание маслом (миропомазание) — причастие. Тут сценарий похож[205].

В четвертой редакции романа (1937 г.) Коровьев, перед балом наставляя Маргариту, как общаться с гостями, совершает нечто также знакомое читателям Евангелия: «Невнимание не прощает никто! Это главное… Да еще… — Коровьев шепнул: — Языки. — Дунул Маргарите в лоб». В Евангелиях Христос сообщает апостолам духовные дары «дуновением». А в «Деяниях Апостолов» одним из даров Духа является «дар языков». Так что не только крещение, но и Пятидесятница у Маргариты — своя. С зеркальным знаком.

Но до Пасхи дело не доходит. Воланд не может остаться в Москве пасхальной. «Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора» (гл. 27). И из Пасхи же убегают мастер с Маргаритой. Эта московская православная Пасха нигде в романе не упоминается. Но события ведут к ней. И Воланду отчего-то не хочется продлевать свое пребывание в Москве…

Когда-то евреи бежали из Египта. Они были странниками, они были гонимы. У них не было своей земли, на которой они могли бы построить свой Храм, Храм в честь своего Бога, а не в честь имперских божков. Раз Храм нельзя построить на земле, в пространстве — его надо строить в четвертом измерении. Во времени. Суббота — вот храм, который всегда с евреем. Где бы он ни был, суббота приходит всегда, и вместе с ней — возможность вспомнить о Боге, сотворившем мир за шесть дней…

Вот и белая, православная Русь оказалась на положении безземельного странника в Советском Союзе. Ее земные храмы взрывались и закрывались. Но независимо от решений правящей атеистической партии каждый год приходила весна. И вне всяких пятилетних планов наступало весеннее полнолуние. И была среда. И был четверг. И была пятница… И приходило Воскресенье.

Официальные календари не замечали Пасхи. Но и в той Москве были же люди, которые хранили бумажные иконки и венчальные свечи. В их вере и в их памяти незримый Храм оставался — Храм, построенный во времени, Храм литургического церковного календаря. И даже их тайной, домашней пасхальной молитвы оказалось достаточно для воссоздания храма Христа Спасителя.

Почему Воланд — иностранец?

В черновиках есть занятное продолжение истории с буфетчиком, которого насмерть перепугали сатанисты… Столкнувшись с нечистой силой, он сразу же бежит в церковь.

«…В тенистой зелени выглянули белые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрестился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.

— Отец Иван, — задыхаясь, буркнул буфетчик, — в срочном порядке… об избавлении от нечистой силы…

Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки поправил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул заискивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул подсвечником по аналою…

„Благословен Бог наш…“ — подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.

— Шуба императора Александра Третьего, — нараспев начал отец Иван, — не надеванная, основная цена сто рублей!

— С пятаком — раз, с пятаком — два, с пятаком — три!.. — отозвался сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.

— Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? — суконным языком спросил буфетчик.

— Как что? — удивился отец Иван.

— Я тебя прошу молебен, а ты…

— Молебен. Кхе… На тебе… — ответил отец Иван. — Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!

И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в храме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.

— И ты, злодей…

— Злодей, злодей, — с неудовольствием передразнил отец Иван, — тебе очень хорошо при подкожных долларах, а мне с голоду прикажешь подыхать? Вообще, не мучь, член профсоюза, и иди с богом из камеры…

Буфетчик оказался снаружи, голову задрал. На куполе креста не было. Вместо креста сидел человек, курил»[206].

Итак, вместо храма — комиссионный магазин, вместо ладана — папиросы, вместо батюшки — отреченец[207]. «Ни одного лика святого» нет (хотя Ивана Бездомного радует и защищает даже полустертая икона неизвестного святого[208]). Но тема поруганного храма звучит здесь явно.

Однако в итоговом варианте романа никаких храмов и священников нет. Более того — в романе подчеркнуто отсутствует главный храм России — храм Христа Спасителя.

Не заметить этот храм, путешествуя по булгаковской Москве, трудно. Вот начало булгаковского очерка «Москва краснокаменная»: «Жужжит „Аннушка“, звонит, трещит, качается. По Кремлевской набережной летит к храму Христа. Хорошо у Храма.