Книга Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт - Юрий Александрович Соколов

договор и с Максенцием. Видимо, сочтя складывающуюся ситуацию подходящей для увеличения своих владений, Максимин выдвинул восточные легионы к Геллеспонту и Босфору. Такая угроза была слишком явной, чтобы Лициний оставил ее без ответа. Ни один римский полководец не начал бы войну к западу от Иллирии, имея вражескую армию на своей юго-восточной границе. Конечно Лициний понимал, что ставил своего союзника в крайне тяжелое положение и, очевидно, был уверен, что Константин не начнет войну самостоятельно. Во всяком случае, у того было время, чтобы остановить наступление и вернуться в Галлию, заблокировав горные перевалы. За давностью лет трудно восстановить последовательность событий, но скорее всего галльские легионы уже прошли Монженеврский перевал и начали спускаться в долины Транспаданы, когда пришло известие о проблемах Лициния. Технически осуществить возвратное движение через Альпы было крайне проблематично, да и к тому же наносило ущерб авторитету Константина. Думается, в этой ситуации Константин более беспокоился о своем авторитете не в Галлии, а в Риме: отступление могло иметь для него самые негативные последствия.

Итак, можно быть уверенным в следующем.

Император Константин

1. Константин собирался воевать с армией Максенция, опираясь на своего союзника Лициния, однако уже после перехода Альп получил известие о его проблемах на востоке. Армия Константина оказалась в исключительно сложном, практически безнадежном, казалось бы, положении. Мы можем только догадываться, какие чувства испытал Константин в этот момент. Важно, что он не дал отчаянию и панике овладеть собой. Ему нужно было время, чтобы привести в порядок измученные горным походом легионы и он предложил своему противнику начать переговоры. Вряд ли он надеялся, что они состоятся, но короткое время для того, чтобы оглядеться и найти выход из положения, он получал.

2. Максенций проявил свойственную ему самоуверенность и неспособность к перспективному анализу. Он, естественно, от переговоров отказался. Еще бы, его противник попал в безвыходное положение и теперь его легко уничтожить! Любой известный римский полководец в этой ситуации не медля бросил бы все свои легионы на блокаду противника и его последующее уничтожение. Максенций, однако, лишь слегка помог Рурицию Помпеяну, сам оставаясь с основной армией в Риме. Почему? Объяснений может быть два: первое – Максенций был уверен, что войск у Помпеяна на севере Италии достаточно для разгрома скромной по численности армии Константина; второе – положение в Риме оставалось взрывоопасным и от мятежа римлян удерживало только присутствие здесь огромной императорской армии. Максенцию стоило бы рискнуть и, оставив Рим на произвол судьбы, спешно идти всеми легионами в Транспадану. Ему следовало бы дать четкие указания Помпеяну не опасаться наступления из Иллирии, а концентрировать легионы в Турине. Максенций не стал рисковать и не стал мешать своему полководцу советами. Это стало его главными роковыми ошибками.

3. Константин принял за короткое время непростое для себя решение – провести военную компанию одному. Основания для оптимизма имелись. Прежде всего – главная армия Максенция не двинулась с места и, следовательно, огромные силы, которые ему удалось собрать, были разобщены. Далее: легионы Помпеяна в северной Италии были рассредоточены широкой дугой Турин-Милан-Верона, т. е. также, в свою очередь, рассредоточены. Причем, Помпеян все еще ожидал наступления Лициния и не собирался менять диспозицию. Т. о., Константин получал шанс разбить легионы противника по частям, когда в каждом случае боевого столкновения не противник, а он будет иметь хоть и не явно выраженное, но все же численное превосходство. Залог победы – быстрота и точность ударов.

Осталось прояснить вопрос: какими средствами располагал Константин? Цифры приводятся весьма различные. Лактанций говорит о 25 тысячах воинов, Иоанн Зонара – о 100 тысячах. Считается, что Лактанций субъективен, поэтому ему часто не доверяют. Это правда, у него присутствует жесткая тенденциозность: и любит, и ненавидит Лактанций в своих сочинениях откровенно и без полутонов. Но если его иногда и «заносит» в характеристиках, он не замечен ни в подтасовках фактов, ни в манипуляциях с цифрами и датами. И потом, не стоит забывать, что Лактанций был непосредственным свидетелем событий, причем человеком уже умудренным жизненным опытом и беспредельно мужественным. Ведь он, знаменитый ритор из Африки, блистательный оратор и литератор, известный изяществом слога и безупречностью стиля, принял христианство на пятьдесят третьем году жизни в самый разгар гонений, в 303 году! Он единственный из известных нам историографов, который лично знал и Диоклетиана, и Галлерия, и Лициния, и Максенция, и тем более Константина, сыновей которого он обучал в конце своей длинной жизни.

Когда Лактанций умер в Трире[27] (а это был 325-й год) Луций Аврелий Виктор только-только появился на свет (и это не безусловный факт – возможно, он родился в 330 году). О многом, о чем ему пришлось писать, он знал либо из документов (а относительность их объективности общеизвестна), либо из вторых-третьих «рук». К тому же он широко пользовался сочинениями и того же Лактанция. В нем заметна тяга к объективности и рациональной взвешенности. Почему он увеличил армию Константина в два раза? Очевидно, исходя из собственного опыта администратора. Константин для него – человек разумный и не склонный к риску, а значит не мог предпринять такую авантюру: с малым числом войска начать войну против Максенция. Но при этом Аврелий Виктор плохо знал специфику быстро меняющейся ситуации лета 312 года. Он понимал ее как личное противостояние Константина и Максенция. В отличие от Лактанция, который, вступив в седьмой десяток лет жизни, находился в самом эпицентре событий, Аврелий Виктор представлял события абстрактно и умозрительно.

Тем более это относится к Иоанну Зонара, византийскому богослову и историографу рубежа XI и XII веков, секретаря Алексея Комнина и автора восемнадцати книг «Экстрактов истории», где была сделана смелая попытка сведения известных исторических сюжетов в единую драматургию от сотворения мира до 1118 года (т. е. до смерти императора Алексея I, после чего сам Иоанн ушел в монастырь св. Гликерия, где остаток жизни провел в молитвах и литературных трудах). Иоанн отнюдь не автоматически вновь увеличил вдвое цифру, предложенную Аврелием Виктором – ему не интересно было драматическое противостояние Константина и Максенция. Ему важно было показать массовость поддержки населения будущему равноапостольному императору.

Однако, именно его «стотысячная армия Константина» была принята на вооружение новоевропейской исторической наукой, поскольку это давало возможность Гиббону, Буркхардту, Кристу, Бейкеру, Керенскому и многим иным представить Константина, при помощи огромной орды, в основном состоящей из галлов, франков и германцев разрушающим, последние остатки античного Рима. Позиция более чем понятная для секулярного мировоззрения, возросшего на атеистической почве Возрождения и Просвещения, ненавидящего христиансткое Средневековье как «обморок человечества», и идеализирующего Античность языческую. По сути дела –