Книга Мусорные хроники - Александр Титов

наглость, за детскую несмышленость и приверженность диким законам. А теперь корил себя, что был несправедлив. Разве они это заслужили? Погибнуть, исполняя чужую прихоть. Мою прихоть.

И вдруг меня как молнией поразило от понимания, что ещё час назад все они были живыми людьми. Живыми! Прямо как я. Не куклами безмозглыми, за которых я их считал. А людьми! Такая, казалась бы, простая мысль, но сколько ошибок пришлось сделать, чтобы к ней прийти.

И ведь как просто было стать тем человеком, за кем они пойдут на смерть. Шаман говорил, нужна для этого сила. Но сегодня я предстал перед последними тремя защитниками крепости совершенно слабым и жалким. Что за сила такая была за мной, сумевшая остановить их и поставить на колени?

— О-хо-хо, — скорбно протянул позади меня Черепаха.

Я так погрузился в раздумья, что не услышал, как он подошёл.

— И не говори, — глубоко вздохнув, ответил. — Как ты меня нашёл?

— Поспрашал у народу, как же ещё? А наши все тута, да?

— Почти все.

— Ох, да. Ну, ничаво. Чай знали, на что шли.

— Это ведь я их сюда привёл.

Горбун ничего не ответил, но мне показалось, что он согласился и обвинил меня в их смерти. Или мне хотелось, чтобы так оно и было. Чтобы кто-нибудь другой это озвучил. Чтобы не было это муками совести, с которой я разобрался ещё в школе.

— Знаешь, очень хочется нажраться вдрабадан. Ты не составишь мне компанию?

— Выпить-то? Эт можно, энто я всегда согласный. Но тут закусочка нужна. Ты б сказал, я б кой-чаво с собой бы прихватил. А у энтих злыдней ничаво толкового и не найдёшь.

— Да плевать, я хоть с солью.

Когда мы вернулись в особняк, пришлось подождать, пока горбун осмотрит все уголки дома. Он охал и ахал, щупал всё, до чего мог дотянуться, а до чего дотянуться не мог — задрав голову разглядывал. Носился из комнаты в комнату, иногда выбегая в передний зал с криками «У жлобов энтих ванная есть!» или «Ты видал, какая там кроватища?». А я сидел скромно на кушетке между двумя искусственными фикусами и на все вопли радости отвечал, мол, видел, да.

— Ну и хата! — запыхавшись, вывалился горбун с башенной лестницы и уселся рядом со мной, — Теперяча заживёшь. Я там комнатку себе присмотрел. Ежели ты не возражаш, я б там маленько пообжился.

— Мы пить сегодня будем? Мужики там уже во всю песни горланят, — спросил я.

Ребята действительно уже пировали. Их песни и смех вырывался за пределы столовой и раздражали меня жизнерадостностью. Будто всё ровно так, как должно быть, а пустые тарелки — это просто расточительность.

— Ну ладно тебе, чай не каждый день такие хоромы видишь.

Смирна, которая стояла на столе в двух десятилитровых бутылях, выглядела как самая обыкновенная брага. Мутная, белёсая и запах соответствующий. Зато на вкус она оказалась гладкой и шелковистой, совершенно лишённой вкуса спирта, но с лёгким ягодным послевкусием.

Я выждал, пока горбун осушит первый стакан и, крякнув от наслаждения, пережуёт шпротину из консервной банки.

— Ну как? — спросил его.

Как будто по лицу было не видно, что хорошо.

— Кто ж мог подумать, — ответил он, икнув, — что у них тута такая закусочка имеется. Я думал, бурды какой навалят, мол, ничаво лучше под смирну не имеется.

Пока он заканчивал рассказ, я залпом выпил сто грамм и выбрал рыбёшку покрупнее. Голову сразу заволокло туманом, и захотелось душу открыть этому странному неуклюжему человечку. Чтобы одуматься, я тут же влил в себя ещё сто грамм. Не помогло.

— Вот смотрю я на тебя, Черепаха, и думаю, — заговорил я, откинувшись на мягкую спинку стула. — Ты ж мудрый человек, а живёшь хрен знает где.

Горбун сидел раскрасневшийся, довольный и долго смотрел в одну точку.

— А где ж мне жить ещё? — ответил он наконец вопросом на вопрос. — Энто ты со мной как с человеком. А остальным, думаешь, больно надо с таким общаться? Людям надобно, чтоб выглядел, как они, а что там внутрях — никому не интересно. Даже лучше, ежели говно сплошное, так им приятнее. Своё так меньше замечается.

— Я думал, у вас тут с этим проще.

— У нас? А ты вродь как не нашинский, что ля? — усмехнулся горбун и потянулся налить третий стакан. Прислуга его опередила и сделала всё сама, заодно подлив и мне.

— Не вашинский, — признался я в стакан и отпил половину.

— А чей тогда?

— А из другого мира! — громко, с вызовом признался я, после чего три рогатых, что мирно посапывали на том конце стола, несогласно замычали.

Горбун посмотрел на меня блуждающим взглядом, икнул и признался:

— А я вот верю. Чаво б не поверить? Ты ж как слон в посудной лавке. Такого бы ещё в детстве придушили, если не раньше.

— С чего это вдруг?

— На месте тебе не сидится, вот с чаво. То рабов отменяш, то строиться затеваш. И всё ж с таким рвением, что диву даёсся.

— Ты мне льстить, что ли, пытаешься?

— А ты думаешь, энто хорошо? Вот так кверху кармашками всё ставить?

— Просто я не хочу жить на помойке. Видишь, как тут порядок поддерживается? — я махнул рукой, показывая, что имел я ввиду особняк. — Вот это по мне. И я хочу, чтобы так было везде.

— А зачем? Живут себе люди, ну и пущай живут.

— Нет. Нет! Я могу этот гадюшник сделать таким, чтобы не тошнило от одного вида. Мне это надо, иначе я свихнусь от ваших порядков. Для того я и сюда приехал. Если Чарке мои деньги не нужны, то я возьму всех их специалистов силой.

— А ежели ещё чаво понадобится? С тобой теперь никто торговать не станет. И хуже того — сам Главный будет недоволен.

— Плевать. Я захвачу любого.

— На Главного тебе плевать? — поразился горбун. — Вродь взрослый человек, а такие глупости говоришь. Всё здесь — это воля Главного. И порядок здесь — тоже воля Главного. Что, думаешь, Зафар эту Чарку себе не мог взять? Да он здеся хозяев как только не давил. Он их даже живьём съедал. Но Главный решил, что захватывать нельзя. Значит, никто и не захватывает.

Я покрутил стакан в руке, обдумывая слова горбуна. Не устраивал меня такой порядок. Это на Земле я не мог повлиять ни на что и играл по тем правилам, которые мне навязывала система. Я обеспечил себе ту жизнь, о которой мечтал с детства, единственным способом, который видел. А здесь я чувствовал свободу, попробовал её