Книга Меч тамплиеров - Пол Кристофер

Бар «Гасштаттская медведица» представлял собой образец старомодного ратскеллера, как в Германии называли винные погребки. Он располагался в старом здании неподалеку от железнодорожной станции Фридрихсхафен всего в одном квартале от набережной. Пэгги разыскала его, поболтав немного с пожилым портье в гостинице и мрачным носильщиком на вокзале.

Похожий на пещеру, слабоосвещенный зал был оформлен в средневековом стиле. Деревянные потемневшие панели на стенах, головы диких зверей: клыкастые вепри и олени с раскидистыми рогами, парочка длиннобородых горных козлов с закрученными рогами и огромная, покрытая пылью, с оскаленной пастью бурая медведица, которая и дала название заведению. Холлидей усмехнулся — он бы тоже разозлился, вздумай кто-то разместить его голову в подвальном баре. Здесь пахло пивом, тушеной капустой и поджаренными колбасками.

Они вошли в ратскеллер около полудня. Зал пустовал, только семейство японских туристов расположилось за столиком у самого входа. Туристы, весело щебеча, поглощали жареный картофель и баварские колбаски, время от времени мигая вспышками фотоаппаратов — должно быть, никак не могли прийти в себя после экскурсии. Да за стойкой бара, почти скрывшись в тени, примостился полный беловолосый человек, сжимая в ладонях пивную кружку.

— Просто замечательное место, — покачал головой Холлидей, усаживаясь на тяжелый табурет. — Умеете вы, Пэг, их выбирать!

— Помотайтесь вокруг света столько, сколько мотаюсь я! И тогда вы узнаете, что проще всего найти информатора — бандита, наркодилера или проститутку — в какой-нибудь забегаловке поближе к вокзалу. Там постоянно толкутся старикашки, которые весь день пьют пиво и чешут языками. От Танбридж-Уэллса до Тимбукту. И Фридрихсхафен — не исключение…

— В Тимбукту есть вокзал? — съязвил Холлидей.

— Ну, вы же понимаете, о чем я, — вздохнула Пэгги. — Если хотите узнать что-то новенькое о нашем друге Келлермане, лучшего места все равно не найти.

Официантка с обесцвеченными волосами, напоминавшими паклю, одетая в деревенское платье, вышла из кухни и, наметанным глазом определив в Пэгги и Холлидее американцев, обратилась к ним по-английски.

— Чем могу вам помочь? Еда, пиво? — вежливо осведомилась она.

— Два «Августина Брау»,[39]— ответила журналистка.

— Еще что-нибудь?

— Да. Поговорить с Рудольфом Драбеком.

Именно это имя назвал носильщик с железнодорожного вокзала.

— Что вы хотите от Драбека? — осторожно поинтересовалась официантка.

Пэгги вынула радужную бумажку в пятьдесят евро и положила на стол.

— Местный колорит, — тихонько произнесла она.

— Was?[40]— скривилась немка.

— Только поговорить, — пояснила Пэгги.

Официантка смерила их долгим оценивающим взглядом и, развернувшись, направилась в бар. Подошла к человеку, ссутулившемуся за стойкой, и шепнула ему на ухо пару слов. Толстяк повернул голову и через плечо посмотрел на Пэгги и Холлидея. Девушка подняла купюру и легонько помахала ею.

Седовласый неспешно взял кружку и плавно пересек зал. Японская семья опасливо притихла, косясь на него. Достигнув стола, где сидели американцы, он хорошенько приложился к пиву и замер, не отрывая мутного взгляда от денег, зажатых в пальцах Пэгги.

— Ja?[41]— хриплым голосом, выдающим многолетнее пристрастие к выпивке, поинтересовался толстяк.

— Sprechen Sie Englisch?[42]

— Конечно… Само собой, — заплетающимся языком проговорил старик. Потом фыркнул, будто вспомнил что-то смешное. — И не только по-английски. Еще могу по-русски. Совсем немного. А еще чуть-чуть по-итальянски…

— Почему бы вам не присесть, герр Драбек? — предложил Холлидей.

— Герром Драбеком был мой Scheisskopf[43]отец, школьный учитель rotznasigen[44]детишек. Зовите меня просто — Руди, — пропитым голосом произнес немец. — Меня так все зовут.

Он пожал плечами и уселся.

Холлидей внимательно взглянул на него. Невысокий и очень плотный мужчина преклонного возраста. Борода клочковатая и пегая — клок седой, клок черный. Давно немытые волосы, сквозь которые просвечивает розовое темя. Лицо круглое с обрюзгшими морщинистыми щеками. Водянисто-голубые глаза спрятались за очками в толстой пластмассовой оправе. Круглый нос, о каких говорят — «картошкой», покрыт сеточкой лопнувших сосудов, что вместе с багровым цветом лица говорит о плохом здоровье.

«Скорее всего, давление скачет», — подумал Джон.

Одевался Руди в допотопный коричневый костюм — помятый и потертый, лоснящийся на локтях и около карманов. Рубашка когда-то была белой, но после сотен стирок посерела, воротник безвозвратно утратил форму. Вдобавок от немца за милю разило пивом и жареным луком.

На глазок Холлидей прикинул возраст Руди — около восьмидесяти лет. Значит, во время войны ему было не больше двадцати.

Снова подошла официантка и поставил перед Пэгги и подполковником высокие «пильзнеровские» бокалы.

— Принесите и ему, — кивнула журналистка на старика.

— Nein! — покачал головой толстяк, переглянувшись с официанткой. — Kulmbacher Eisbock.[45]Ein Masskrug,[46]пожалуйста, und ein Betonbuddel Steinhager.

— Прошу прощения? — Пэгги повернулась к немке. Ее знание языка исчерпывалось вызубренным в начальной школе: «Sprechen Sie Englisch?»

— Ein Masskrug — то, что вы называете литром. Так у нас меряют пиво. A Betonbuddel Steinhager — своего рода джин. Он хочет получить целую бутылку.

— Целую бутылку?

— Да. Так он говорит.

— Und ein Strammer Max,[47]— добавил Руди, невинно моргая.

— Что?

— Он заказывает бутерброд, — пояснила официантка. — Большой такой бутерброд с ветчиной, яичницей и помидорами.

Пэгги уставилась на старика. Он хитро улыбался, показывая неровные желтые зубы.

— Хорошо, — кивнула девушка. — Несите все, что он просит.

Тем временем Руди недвусмысленно посмотрел на пятьдесят евро. Пэгги подвинула деньги ближе к нему. Старик быстро схватил купюру и сунул в карман пиджака. Потом допил пиво и, отодвинув кружку, замер, сложив руки на столе. Его пальцы казались непропорционально длинными и тонкими для такого тучного тела. Вздувшиеся старческие вены извивались под кожей словно черви, а желтые ногти с грязными ободками выглядели очень неопрятно.