Книга Когда мир изменился - Ник Перумов

посох в землю.

— Господи, спаси, сохрани и помилуй! — не удержался Конрад.

Некромант промолчал.

Рыцарь долго ворочался, даже его, молодого, сон никак не брал.

— Сударь… досточтимый некромаг… а нельзя ли этого, череп этот… убрать? А то он на меня пырится, того и гляди, с кола соскочит, сожрёт, — не выдержал он наконец.

— Не сожрёт, — заверил его Фесс. — Он у меня хорошо вышколен.

— А-а… э-э-э… — только и смог выдавить сэр рыцарь.

— Добрых снов, Конрад. Дорога завтра дальняя, место, куда придём, заповедное, странное. Ничего не бойся и ничему не удивляйся. И держи меч в ножнах, что бы ни почудилось. Привидится там наверняка многое, но помни — это всё лишь морок.

— Молитва защитит меня от лживых видений Тьмы!

Фесс вздохнул.

— На Господа надейся, а сам не плошай.

…Конрад поворочался ещё немного, но потом молодое здоровье взяло верх, и с другой стороны костра донеслось сонное сопение.

Некромант тоже закрыл глаза. Он уже знал, что ему предстоит, знал, кого он увидит во сне и что ему придётся сделать. И ничему не удивлялся.

— Сегодня выбирай другую тропу, — озабоченно сказала Аэ.

Они укрылись за громадным мшистым валуном. Серое небо над головами иссекло ветвистыми молниями, яркими, лимонно-жёлтыми. Позади — знакомая пропасть, и мирная долина со спокойной медленной рекой, но уже куда дальше, чем в самый первый раз, когда эти сны только начались. Впереди — узкий, крутой подъём, расщелина в мёртвых скалах, и в нём сплошной стеной стояли мертвяки. Обычное их воинство, полусгнившие зомби, скелеты, костяные гончие; мелькнуло несколько трёхглавых крысиных королей, наполовину из неживой плоти, наполовину из нагих костей.

Торчали ржавые пики, поднимались устрашающего вида мясницкие крючья. Холодный ветер рвался вниз по расщелине, разбиваясь о каменную глыбу, послужившую щитом Фессу и Аэ. Где-то высоко меж серых туч парили смутные крылатые тени.

— Пора, — драконица выпрямилась. — Я отвлеку тех, что в небе. И помни, первый поворот налево, а не направо, как в прошлый раз.

В прошлый раз — в прошлом сне, значит.

— Ну, я пошёл. — Просто и буднично, словно направляясь на привычную работу.

Ветер обжёг щёки, заставил слезиться глаза. Алмазный и Деревянный мечи привычно скрестились, незримый щит раскрывался, и ледяной напор тотчас ослаб.

Мёртвые ждали, сбившись плотно, кость к кости и череп к черепу.

«Ты наш, — завели всегдашнюю песню бесплотные голоса откуда-то сверху. — Ты наш, ты должен быть с нами!»

Он не слушал. Привык уже.

Это случалось далеко не каждую ночь — как правило, некромант проваливался в тёмное беспамятство без сновидений — но уж когда случалось, выходило настолько живо и ярко, что запоминалось до мельчайших подробностей.

И в то же время он знал, что, настигни его смерть здесь, в сне — глаза он не откроет и в настоящем теле.

Зомби и скелеты не сдвинулись с места. Ждали, наставив копья.

За спиной мягко толкнули воздух широкие жемчужные крылья — Аэ поднималась в небо.

Что-то щёлкнуло в рядах мертвяков, о плоскость Алмазного меча сломалась костяная стрела. Вторая, казалось, должна была пролететь между клинками, но тоже рассыпалось невесомым прахом: прозрачный щит держался.

Однако некромант ощущал всю уязвимость отпорного заклятия. Чары приходилось нести, словно воду в тяжёлом ведре, стараясь не расплескать ни капли.

Третий костяной дрот разбился в пыль, и мертвяки перестали стрелять. Выше подняли пики, кое-кто совершенно человеческим жестом поправил ржавый шлем.

«Они были людьми, — подумал Кэр. — И у них отобрали покой. Кто? Зачем? Во имя чего?..»

Однако он должен пройти, и остальное не имеет значения.

Скелеты и ходячие трупы стояли плотно, ладонь не всунешь.

Высоко-высоко над головой родился долгий, протяжный свист. Оборвался внезапно и резко, а затем что-то тёмное, бесформенное, тяжёлое шлёпнулось оземь впереди, на высоком скальном уступе, куда Фессу ещё предстояло подняться. Дрогнул камень под ногами; взметнулись облака пыли, по ним скользнула гротескная тень — в небесах по-прежнему ярились молнии.

Некромант резко присел, направляя Драгнир острием в скалу; клинок вошёл в неподатливый гранит бесшумно, погрузившись по самую рукоятку.

Миг — и Алмазный меч выдернут обратно, а в оставленную им узкую щель-разруб вонзился Иммельсторн.

Мертвяки качнулись вперёд, дружно, настоящей волной, словно кто-то, управлявший ими, сообразил, что сейчас последует.

Слишком поздно.

Эфес Деревянного меча содрогнулся, и кулак некроманта сжался плотнее, словно пытаясь удержать рукоять от разрыва.

Это было больно.

Скала под ногами и лапами мертвяков взорвалась, пробивая гранит, к тёмному небу устремились сотни и тысячи молодых зелёных отростков; они стремительно удлинялись, вытягивались, гибкие, подвижные, живые, оплетая мёртвые кости, змеями скользили меж нагими рёбрами, проникали в пустые глазницы, вцеплялись в позвонки, укоренялись в щелях суставов.

Тяжело дыша, некромант вырвал Иммельсторн из каменной щели. Клинки вновь скрестились, смыкаясь в непробиваемом щите, но нужды в этом уже не было.

Тысячи тысяч молодых побегов разбежались по костям и плоти неупокоенных. Они не душили, не рвали, не давили и не спутывали. Они просто росли, их корни, такие нежны и слабые, проникали в мельчайшие неровности и щели, жадно вытягивали всё, что могли, давали новые ростки и так до бесконечности.

В несколько мгновений вся толпа мертвяков обратилась в сплошной зелёный ковёр.

А затем начала рушиться.

Кости разламывались и оседали, груды мёртвых мышц и сухожилий становились цветущими кочками; стебли поднялись из глазниц пустых черепов, и сами черепа, уступая последними, растрескались и рассыпались.

Некромант остался стоять перед опустевшим проходом. Угрюмая скала обернулась весёлым и радостным ковром изумрудных трав, поднялись и раскрылись многоцветные венчики.

Фесс сорвался с места, бросился прямо в очистившуюся расщелину. Травяной ковёр упруго пружинил под ногами.

Несколько мгновений — и он уже наверху.

Нагая безжизненная равнина, каменистая и сухая. Торчат кое-где скелеты давным-давно погибших деревьев; злобно шипит ветер в острых вершинах старых менгиров да мечутся в исполосованном молниями небе несколько крылатых теней.

Одна из таких теней уже долеталась — застыла тёмной грудой, не разобрать, где голова, где крылья, где что; лишь ощущение беды — беды, да голодного зла, которому всё равно, что пожирать, лишь бы пожирать.

Фесс