Книга Афоризмы - Георг Кристоф Лихтенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если физиогномика станет тем, чего ожидает от нее Лафатер, то детей станут вешать прежде, чем они совершат преступления, заслуживающие виселицы. Каждый год будет проводиться «конфирмация» нового рода[183]. Физиогномическое аутодафе[184].
Умный ребенок, который воспитывается вместе с глупым, может превратиться в глупого. Человек столь способен к совершенствованию и испорченности, что может стать глупым разумно.
Среди жертв, которые ему приносили, самой приятной для него было честное имя врага.
Всякая беспартийность искусственна. Человек всегда партиен и глубоко прав в этом. Сама беспартийность партийна. Он был из партии беспартийных.
Существуют бесталанные мечтатели, и тогда они действительно опасные люди.
«Жалко, что пить воду не является грехом, — воскликнул один итальянец, — какая она была бы тогда вкусная!»
Надо обдумать эту мысль: как талант и ум требуются для самых низких и порочных дел, так для свершения даже величайших необходима определенная бесчувственность, называемая в иных случаях глупостью.
И что такое болезненность (не болезнь!), как не внутренняя дисгармония?
О том, чем должен быть человек, даже лучшие люди не знают почти ничего достоверного; о том же, каков он есть, кое-что можно узнать на примере каждого.
...Никто не знает всех своих хороших и плохих способностей. Случай создает не только воров, но также друзей человечества, героев и мудрецов, но не носы, насколько мне известно[185]. Это целая область для романистов и драматургов. Опаснейшими людьми являются трусливые, пресмыкающиеся и слабовольные люди, пригодные ко всему и ни к чему. Подобно определенной породе бесполезных собак, они подают каждому поноску, прыгают через палку каждого, будто бы невероятно преданы, и всегда убегают, когда они нужны. Такие люди делают все, что требует тот, кто размахивает перед ними кошельком или бичом, и их лица (я знавал много подобных и, к сожалению, на своем опыте еще чувствую, что знал) либо кривила услужливая улыбка, либо эти лица расплывались в студень и искать выражения на нем было бы так же бесполезно, как искать органическое вещество в стакане воды.
Дождь идет всегда во время ярмарки или когда мы хотим сушить белье. То, что мы ищем, находится непременно в самом дальнем кармане.
...Можно ослепить и подкупить людей, но не человека; для него исключительно и пишу я, если в конце концов мы предстанем перед судом наших потомков...
...Но, — кричат тысячи, — у него хорошие намерения, его сердце превосходно. Я не знаю, что на это ответить. По мнению всех разумных людей, при той же доброте сердца он обнаружил бы больше рассудка, если бы помолчал...
Можно видеть сны при бессоннице, как можно и спать, не видя снов.
Отыскивать маленькие недостатки — издавна свойство умов, которые мало или вовсе не возвышались над посредственностью. Возвышенные умы молчат или же возражают против целого, а великие умы творят сами, никого не осуждая.
Геродот извиняется, что он должен называть варварские имена[186], — разве это не ужасно?
Снятие шляпы — сокращение нашего тела, самоуменьшение его.
Сильная чувствительность, которой столь многие гордятся, есть часто лишь следствие упадка умственных сил. У меня не очень жестокое сердце, но сострадание, часто испытываемое мною в сновидениях, нельзя сравнить с состраданием наяву. Первое — для меня наслаждение, граничащее с болью.
Ум человека можно определить по тщательности, с которой он учитывает будущее или исход дела. Respice finem[187].
«Совершенно ничего» — в человеческом смысле почти всегда лишь «очень мало». «Совершенно ничего» подобает лишь ангелам, «очень мало» — людям.
В мире было лишь два человека, которых он нежно любил: первый — самый большой его льстец, а второй — он сам.
Поучение находишь в жизни чаще, чем утешение.
...Иногда злобой называют то, что делается с некрасивым выражением лица.
Когда заранее знают, что человек слеп, то полагают, будто можно это заметить и со спины.
Они чувствуют умом, а думают сердцем.
Выводить общие правила относительно внешнего облика гениев по бюстам великих греков[188] и римлян не следует до тех пор, пока мы не сможем противопоставить им бюсты греческих дураков.
Если приговоренному к смерти дарят час, то этот час стоит для него жизни.
Безусловно, в мире мало таких важных обязанностей, как продолжение человеческого рода и самосохранение; ибо ни к чему иному нас не побуждают столь сильно действующими средствами, как к этим двум.
Когда ты читаешь биографию крупного преступника, то прежде чем его осудить, возблагодари всякий раз милостивое небо за то, что оно не поставило тебя, с твоим честным лицом, перед цепью подобных обстоятельств.
Я испытываю неприятное чувство, когда, меня жалеют в обычном смысле этого слова. Поэтому-то люди, если они достаточно злы на кого-нибудь, и пользуются выражением: «он достоин жалости». Подобное сожаление — род милостыни, а милостыня предполагает скудость с одной стороны и изобилие с другой, как бы незначительно оно ни было... Существует, однако, более бескорыстное сострадание, которое принимает искреннее участие в человеке, быстро переходит к делу и помощи и редко сопровождается «сентиментальничаньем» (да простят мне это слово). Первое можно назвать состраданием из милости, второе состраданием, ведущим к обороне и наступлению. Ощущение совместного стыда — чувство весьма искреннее... Его испытываешь, когда человек, высоко ценимый, недостаточно зная тех, перед кем он хочет порисоваться, становится смешным. Существует и совершенно бескорыстное радостное сочувствие...
Часто удивляются, как такой человек, как Магомет, смог обмануть своих последователей и завоевать авторитет, который ничуть не соответствовал его способностям, каковы бы они ни были, великие или малые. Удивляются, а
