Книга Сарыкамыш. Пуля для императора - Рафаэль Миргалиевич Тимошев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Листок кивнул:
— Да, в сейфе… Только я хотел бы взять с собой фотографию Волчанова. Возможно, пригодится.
— Что ж, разумно. А теперь, господа офицеры, за дело! О всем экстраординарном немедленно докладывать сюда, в "контору"!
13. 26 ноября 1914 г. Госпиталь
В госпиталь Листок и штабс-ротмистр Драч выехали на одной двуколке. Спроси Алексея Николаевича, он вряд ли сумел ответить отчего — только и этот сверкающий лысиной жандарм ему не нравился. То ли своей угрюмой невозмутимостью, то ли нарочитой манерой говорить неторопливо и веско, точно изрекая непререкаемую истину, то ли еще чем — только поначалу разговор не клеился. И лишь понимая, что для штабс-ротмистра необходимо знать все, что известно им о Наталье Берт, он через силу, не дожидаясь дурацких расспросов, сам заговорил о сестре милосердия. И хотя предмет повествования ротмистру, из-за сотника, был неприятен, он, морщась и заметно волнуясь, поведал-таки и о знакомстве с ней своего подчиненного, и об обстоятельствах раскрытия ее тайных сношений с капитаном Волчановым. Вскользь упомянул и о картежной компании капитана, о причастности к ней Оржанского и зачем-то — видимо, желая как-то огородить казака, — о чувствах, которые тот испытывал после обыска на квартире изменника, и даже о его рапорте…
Обо всем этом он рассказывал, не глядя на жандарма, но и тот не смотрел на него; сидел, точно изваяние, недвижно, уставившись в спину возничего. Даже трудно было понять, слушает ли он вообще. Однако, когда Листок замолчал, тот, не отрывая взгляда от спины Яшки, тяжело произнес:
— А не кажется ли вам, Алексей Николаевич, что это не любовный треугольник, а шпионский? А все слезливые чувства сотника — лишь разыгранная для вас сцена?
Листок изумленно посмотрел на темный профиль штабс-ротмистра.
— Это вы о чем? Уж не думаете ли, что и стреляли в него тоже для "сцены"?
— Так ведь не убили… — не поворачивая головы, невозмутимо протянул жандарм.
— Знаете что!.. — задохнулся ротмистр. — Так можно дойти бог знает до чего!
Он с возмущением отвернулся и про себя выругался: "Дурак!" Но уже через мгновение ужаснулся — сбывалось то, что он, ротмистр Листок, и предполагал: сотник через свои картежные слабости непременно попадет под подозрение, и в лучшем случае — как пособник агенту иноземной разведки! И попробуй-ка, отмажь его! Чертов Оржанский — одни проблемы на задницу!
Больше ни он, ни штабс-ротмистр до конца пути не проронили ни слова.
Каменное двухэтажное здание хирургического госпиталя, некогда относящегося к 156-му Елисаветпольскому пехотному полку, находилось совсем рядом со зданием штаба, на возвышенности, под которой простирался весь Сарыкамыш. До сих пор Листку не приходилось бывать в нем, но он был премного наслышан, что прежний госпиталь в скором порядке переоборудован по последнему слову медицины и теперь, некогда обслуживающий стоящие в гарнизоне войска, принимал только тяжело раненных с передовой.
К тому времени, когда двуколка подъехала к воротам, облака вдруг рассеялись, снегопад, монотонно сыпавший с утра, как-то внезапно прекратился, ветер стих, и уже клонящееся к горизонту морозное солнце радостно освещало долину, усыпанную запорошенными домиками, курящимися тонкими струйками печного дыма.
Листок приказал Яшке остановиться и, сойдя с двуколки, невольно залюбовался открывшимся видом. В штаб ездил, почитай, каждый день, а вот на красоту этакую внимания не обращал!
А Сарыкамыш как на ладони! Вдали чернеет здание вокзала, пыхтит паровоз на ниточке запасного пути, крохотные повозки двигаются по дамбе… Где-то посредине возвышается шатер полковой церкви Михаила Архангела, увенчанный позолоченным, сверкающим в лучах солнца крестом. Справа краснеют кирпичные казармы Елисаветпольского полка; поодаль от них — чуть выше и правее — аккуратные кубики офицерских домов, ныне покинутые семьями; ниже казарм — выстроенные цепочкой армейские склады, а еще дальше дымится труба хлебопекарни. Красота! Жаль, что война, жаль, что неотложное дело!
Со штабс-ротмистром они вошли в госпитальный двор. И здесь было тихо, мирно. Повсюду цветники, которые можно было распознать по снежным бугоркам. Сразу за госпиталем величественный сосновый лес, в просеке слева — безлюдная проселочная дорога на Кагызман. А где-то за лесом прятались казармы 155-го Кубинского пехотного полка…
Листок остановился, вдохнул прозрачный морозный воздух — хорошо, должно быть, летом… Тишина, прохлада, грибочки…
Он поймал на себе неподвижный взгляд жандарма и, смутившись, зачем-то крикнул Яшке:
— Ожидай здесь, во дворе!
И уже обращаясь к Драчу, нарочито серьезно произнес:
— Не будем терять время, Константин Иванович! Пройдем!
Двойные стеклянные двери открыл дневальный ополченец в пожелтевшей от стирки гимнастерке. Они вошли. В глаза Листка бросилась идеальная чистота огромного вестибюля с широкой, покрытой холщовой дорожкой лестницей посредине. Невольно подумалось: "Прав таки сотник. Лучшего места для Августейшего не сыскать!"
— Главный здесь? — рыкнул на дневального Драч.
Тот вытянулся и, вылупившись глазами куда-то мимо жандарма, выпалил:
— Был здесь, Ваше Благородие!
— Веди!
Но дневальный, повернув голову в сторону лестницы, лишь крикнул:
— Хохлов!
Откуда-то из-под лестницы высунулась вихрастая шевелюра двадцатипятилетнего ополченца, вероятно, второго дневального.
— Чего тебе? — недовольно буркнул напарник, но разглядев жандармскую шинель Драча, вдруг побелел, быстро забегал глазами по лицам пришлых офицеров и, на ходу разглаживая под ремнем гимнастерку, выбежал на середину вестибюля:
— Виноват, Вашсокбродь, не разглядел!
Дневальный у дверей одними глазами показал на жандармов:
— До главного пришли. Проводить надо!
Хохлов как-то нервно кивнул и махнул рукой в сторону левого от входа коридора:
— Там сидят, покажу сейчас!
Перед дверью начальника дневальный помялся, нерешительно постучал и тут же посторонился, уступая место господам офицерам.
Листок вошел в кабинет прежде, чем услышал: "Войдите!" В белом халате, доктор стоял у стеклянного шкафа, вычитывая что-то из раскрытой на руке папки, и, когда поднял глаза в очках, взгляды их встретились — это был тот самый Поплавский, что прибыл в канцелярию сто пятьдесят шестого полка засвидетельствовать смерть армянина-перебежчика.
Тот также узнал его.
— А, ротмистр Листок! — воскликнул он, захлопывая папку. — Милости просим, проходите!
Следом вошел штабс-ротмистр. Листок представил его:
— Со мной помощник начальника сыскного пункта Тифлисского жандармского управления, штабс-ротмистр Драч Константин Иванович…
— Вот как? — полунасмешливо произнес доктор. — И чем мы обязаны такому визиту? Если все по тому же делу, так я, право, ничего нового сообщить не могу. Однако присаживайтесь!
— К сожалению, мы по делу срочному и задерживаться не станем… — Алексей Николаевич помолчал, с любопытством разглядывая доктора. — Не знал, однако ж, что вчера я вызвал самого главного врача…
Поплавский улыбнулся:
— Увы, это ошибка — я не главный врач, а всего лишь дежурный ординатор
