Книга Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2 - Борис Яковлевич Алексин

и Борисом Алёшкиным (а об этом знало, наверно, уже почти всё Шкотово), к Пашкевич не подходить и свои любезности ей не навязывать. Но когда она сама подошла, тут уж, как говорится, теряться было нельзя.

Увидев, что своенравная девушка у всех на виду подошла к Силкову и громко – так, чтобы слышали все, в присутствии Алёшкина, попросила её проводить, Борис взбесился до глубины души и даже напугался: «Неужели она так рассердилась, что теперь меня и вовсе прогонит? – думал он. – Но ведь она же всё равно будет моей женой, неужели она этого не понимает? Ведь иначе невозможно! – проносилось в его мозгу через минуту. – А этого чёртова Ефимку Силкова я подкараулю где-нибудь и башку ему проломлю, будет знать, как чужих девчат провожать!» – все эти мысли беспорядочно мелькали в его голове в то время, как он, держась шагах в десяти сзади парочки, шёл следом за ними.

Катя время от времени оглядывалась назад и, видимо, с удовлетворением наблюдала за Борисом, который, опустив голову, полную самых мрачных и злых мыслей, плёлся сзади. Чтобы ещё больше подразнить Борьку, она теснее, чем это было нужно, прижималась к Силкову, и заставила этим и последнего вообразить Бог знает что.

Когда они подошли к калитке, Силков решил попрощаться с Катей так, как в то время довольно часто прощались парни с провожаемыми ими девушками – поцеловать её. Он нагнулся, чтобы осуществить своё намерение – Борис всё это видел. Он готов был броситься на Силкова и затеять с ним драку. Он понимал, что Ефим был гораздо сильнее его, но тем не менее это бы его не остановило.

В этот момент около калитки, где темнели силуэты Силкова и Кати, раздался громкий звук пощёчины, затем громко хлопнула калитка, около которой остался Силков, потиравший щёку и бормотавший:

– Вот дура-то ненормальная! Я и тронуть-то её не успел, а она, на тебе, какую оплеуху влепила!

Борис торжествовал! Он гордо прошёл мимо посрамлённого соперника, сделав вид, что не замечает его, и направился к дому.

Кстати сказать, жил теперь Борис в отдельном помещении. Рядом с квартирой Алёшкиных в маленькой комнате раньше жил учитель Чибизов, теперь его назначили заведующим ШКМ, и он получил большую хорошую квартиру, так как к тому времени он уже женился. Комнатка освободилась, и Яков Матвеевич Алёшкин выпросил её у сельсовета для своего сына. Сделал он это по настоянию Анны Николаевны, которая внимательно, хотя и незаметно для сына, наблюдала за ходом его романа с Катей Пашкевич. И так как пользовалась не только собственными наблюдениями, но и многочисленными пересудами своих приятельниц и, прежде всего, Ирины Михайловой, а также и уклончивыми намёками самого Бориса, то считала, что сыну вскоре потребуется своя квартира. Когда Борис вернулся из Стеклянухи, комната с отдельным входом и даже собственной плитой уже ждала его.

* * *

Дня через два Борис и Катя находились по какому-то делу в клубе, и она молча позволила ему себя проводить. При прощании, держа её руку в своей, Борис не набросился на неё, как в прошлый раз, а робко спросил:

– Катя, можно я тебя поцелую?

Та, польщённая такой покорностью и тем, что Борис ни словом не попрекнул её за выходку с Силковым, быстро подставила губы, и они поцеловались. Может быть, поцелуй этот длился немного дольше, чем рассчитывала девушка, потому что, оторвавшись от парня, она с упрёком сказала:

– Ну разве можно так? Ты же задушишь меня! – и юркнула в калитку.

С этого дня повторялись их поцелуи при расставании, а иногда и при встрече. Следует отметить, что инициатором их всегда был Борис, Катя лишь милостиво разрешала себя поцеловать, и только очень редко её губы вздрагивали в ответном поцелуе, но даже и этим Борис был счастлив!

Глава шестая

Служба в конторе Дальлеса, связанная, помимо работы над отчётами десятников, проверки правильности подсчётов кубатуры и произведённых расчётов с рабочими, а также проверки различных фактур и квитанций, с разъездами по району для проверки кое-каких данных на месте, не только не обременяла Бориса, а даже нравилась ему. Являясь на своей лошадке на какой-нибудь участок, он чувствовал себя как бы представителем начальства, что, впрочем, до известной степени так и было, ну а какому же восемнадцатилетнему парню не по душе исполнять роль начальника? Причём, к чести его сказать, выполнял эти инспекторские функции он достаточно умело (помогли знания, полученные на курсах, и опыт работы в Новонежине и на Стеклянухе) и тактично, так что результатами его поездок оставалось довольно и руководство конторы, и проверяемые.

Ковалевский, по своей военной манере, присвоил ему звание ответственного порученца, и парнишка этим званием очень гордился.

Заведующий конторой Озьмидов о работе Алёшкина тоже отзывался с похвалой. Может быть, это и послужило причиной того, что, когда в Шкотово приехал главный стивидор Дальлеса (так называли человека, руководившего погрузкой судов, имевшего специальное образование и опыт, и умевшего загрузить лесом пароход так, чтобы он мог вместить как можно больше груза и в то же время был достаточно устойчив при любой качке), то в помощь ему, по его требованию, Борис Владимирович выделил Алёшкина и недавно принятого молодого десятника Жорку Писнова.

Эти помощники обязаны были исполнять роль тальманов, то есть счётчиков, и одновременно с членами команды судна производить подсчёт погруженных брёвен, а затем, естественно, подсчитывать его кубатуру в футах – тогдашней международной мере леса. Они же наблюдали и за выполнением указаний стивидора о расположении груза в трюмах и на палубе.

Так как им приходилось общаться с иностранной командой – японцами, главными покупателями дальневосточного леса, то требовалось знание иностранного языка – конечно, английского, являвшегося международным языком моряков.

Стивидор, высокий представительный мужчина, светловолосый и голубоглазый, производил впечатление очень добросердечного и приветливого человека. Он в совершенстве владел английским языком и, так как работал уже более двадцати лет, знал своё дело.

Получив в распоряжение двух юношей, Павел Петрович Сабельников, так звали стивидора, сразу же проэкзаменовал их в знании английского. Нельзя сказать, чтобы он особенно обрадовался результатам: оба они окончили шкотовскую школу (Жорка на год позже Бориса), и их английский был таким, каким он, к сожалению, бывает ещё и сейчас у людей, окончивших среднюю школу: не говоря о произношении, они даже множество простейших фраз не могли построить правильно. Впоследствии их выручало только то, что помощники капитана японского судна, японцы, тоже говорили по-английски с трудом. В результате у тех и других выработался какой-то жаргон