Книга Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У правительства, то есть у Совета министров, — подтверждал плк. И. Ильин, — нет ни твердого курса, ни определенной политической программы, вообще среди министров ни одного настоящего государственного человека, но зато есть интриганы и совершенно безнравственные люди… Всюду преобладают интриги и то, что В. Жардецкий (председатель Омского комитета кадетской партии) называет «мексиканской политикой». Кругом грубое хищничество и отсутствие элементарной честности. Нет никакого одухотворения и подъема. Все по-прежнему серо, пошло и буднично. Шкурные вопросы доминируют, личные интересы царствуют надо всем. Таково в общих чертах наше положение на территории диктатуры адмирала Колчака»[541].
«Неужели не найдется у вас там в тылу человека граждански мужественного, который не убоится крикнуть во всю глотку всем этим тыловым негодяям, забывшим фронт и тех, за спиной которых они спокойно устроились, что пора проснуться, — восклицал в отчаянии один из боевых полковников колчаковской армии, — прекратить вакханалию, веселье в кабаках и личные дрязги и интриги из-за теплых местечек…»[542].
«Мы бедны в данное время людьми, — оправдывался Колчак, — вот почему нам и приходится терпеть, даже на высоких постах, не исключая и постов министров, людей далеко не соответствующих занимаемым ими местам, но — это потому, что их заменить некем»[543]. Но что же тогда будет, восклицал в апреле 1919 г. Ильин, когда «мы придем в Москву, возможно, мы разобьем красных, кажется, сейчас на это шансы большие, ну а дальше? Стоит только себе на минуту представить, что ведь у власти окажется не честный патриот Колчак, а придут его «министры»… То есть весь этот провинциальный синклит бездарных в одном случае, глупых в другом и просто жуликов в третьем»[544].
В условиях отсутствия тылового снабжения, «в поисках необходимого (войска) начинали мародерствовать. Результатом было явление, уже совсем невыгодное для колчаковцев: население все более и более убеждалось в том, что все-таки белые хуже красных, хотя грабят и те и другие»[545]. И с этим ничего невозможно было поделать, вновь оправдывался Колчак, повсюду царила «всеобщая распущенность офицерства и солдат, которые потеряли, в сущности говоря, всякую меру понятия о чести, о долге, о каких бы то ни было обязательствах»[546]. Но армии, брошенной на самоснабжение, не оставалось никаких других путей, кроме самообеспечения. Проблема радикализовывалась тем, отмечал командир 1-й Сибирской армии ген. А. Пепеляев, что «район военных действий выеден дотла…»[547].
И в то же самое время в тылу, многие заказы министерства снабжения, приходил к выводу военный министр Колчака Будберг, «распределены или сумасшедшими идиотами, или заинтересованных в заказах мошенниках»…, «полученные от казны многомиллионные авансы пущены в спекуляцию по покупке и продаже различных товаров, об исполнении заказов думают только немногие, и в результате армия останется без необходимейших предметов снабжения»…, «не от бедности… мы страдаем, а от внутренней гнили…»[548].
Характерен пример, который приводил в этой связи главнокомандующий союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке ген. Жанен: «Вчера прибыл ген. Нокс… Его душа озлоблена. Он сообщает мне грустные факты о русских. 200 000 комплектов обмундирования, которыми он их снабдил, были проданы за бесценок и частью попали к красным. Он считает совершенно бесполезным снабжать их чем бы то ни было»[549].
Другой пример приводил командующий Западной армией ген. Ханжин: «число ртов, показываемое в войсковой отчетности, превосходит приблизительно вдвое действительное их наличие…», что приводит к накапливанию «огромных складов при частях войск; как например он указывал, что в одном полку… было различных запасов свыше 150 груженых вагонов… Все посылаемое на фронт в скромных, но все же достаточных при разумном использовании количествах тонет в море хаоса, своеволия и безудержной атаманщины»[550].
Но настоящим бичом власти, по словам министра юстиции и генерал-прокурора в правительстве Колчака Гинса, стал «недостаток честности в исполнении, оказание преимуществ за взятки… Как этот проклятый порок вывести из житейского обихода — остается вопросом»[551]. «Газеты переполнены… печальной хроникой железнодорожного взяточничества. Привезти груз из Владивостока в Западную Сибирь становилось труднее, чем попасть в рай сквозь ряд чистилищ. Взятки в месте погрузки, в местах остановки…, у таможни…, в каждом центре генерал-губернаторства…»[552].
«Попытки привлечения спекулянтов и взяточников к суду, — отмечал Будберг, — сразу же притягивали толпы предприимчивых адвокатов, стремившихся урвать свой кусок от добычи военного времени, и отмыть ее до зеркального блеска». Даже когда Колчак хотел, что бы над казнокрадами «разразилась вся строгость правосудия, он не (был) уверен в осуществлении своего желания и бо(ял)ся вмешательства юристов и адвокатов»[553].
«По существу, нет ни суда, ни закона, ни даже власти, которой бы боялись…, — приходил к выводу И. Ильин, — Министр Зефиров пользуется своим положением, дает наряды на вагоны и получает сколько угодно вагонов, возит что угодно, торгует и спекулирует. Вместо того чтобы отдать его под суд или для примера расстрелять, как сделали бы большевики, его только высылают, то есть дают ему возможность с удобствами уехать. Кругом ужас и гниение…»[554].
Военный министр Будберг признавал свое полное бессилие справиться со все более нарастающим разложением тыла: нравственный подъем, приходил он к выводу, «никакие кары, никакая аракчеевщина и семеновщина» обеспечить не могут, ибо нравственным разложением «больны и сами поклонники расстрелов и самой сугубой аракчеевщины. На возможность такого подъема (у белой армии) нет и сотой доли шанса… могло бы помочь применение большевистской системы понукания и принуждения, но для этого у нас нет комиссарской непреклонности и безудержной решимости»[555]. «Это была атмосфера такого глубокого развала, — признавал Колчак, — что создавать что-нибудь было невозможно»[556].
Северо-западная армия
Для Северного корпуса, основы будущей армии, «период немецкой учебы оказался весьма краток, а с русской стороны дело велось крайне беспечно и бестолково. Уже тогда, в момент зарождения белой армии, вскрылась одна психологическая черточка, которая сразу возмутила бравых немецких инструкторов, — вспоминал гос. контролер Северо-западного правительства В. Горн, — Едва успев надеть погоны и шашку, русские офицеры начали кутить и бездельничать, не все, конечно, но… многие. Немцы только руками разводили, глядя на такую беспечность. Быстро стал пухнуть «штаб», всевозможные учреждения «связи», а солдат — ноль. Офицеров в городе многое множество, но большинство из них желает получать «должности», сообразно с чином и летами. Немцы нервничают, ругаются. Если не изменяет память, так и топчутся на одном месте, пока на выручку не появляются перебежавшие от большевиков на маленьком военном пароходике матросы чудской флотилии и небольшой отряд кавалерии Балаховича — Пермыкина. К этим удравшим
