Книга Сад мертвых бабочек - Антон Леонтьев

Старик, уйдя с кухни, вернулся с кожаным футляром. Раскрыв его, он продемонстрировал Анжеле старый фотоаппарат.

– Чудом от Ниночки уцелел. Вообще-то его добрые соседи к рукам прибрали, когда ее арестовали, сыночка в детдом отвезли, а нашу комнату в коммуналке другим жильцам отдали. Но я его нашел и у этих добрых людей… гм… забрал.

Анжела не стала спрашивать, как именно забрал.

– У Ниночки два было, но второй как в воду канул. Но этот был ее любимый. Таким тогда снимал Стивен МакКрой, ведущий фотограф «Дискавери». «Лейка» IIIc K в серо-стальном исполнении «гектор».

Он назвал прочие технические детали, а Анжела как завороженная смотрела на фотоаппарат.

Раньше ее не тянуло фотографировать, а вот после посещения частного музея Демидыча с работами его жены…

Первой, объявленной врагом народа.

– Он твой теперь! Моим внучкам он без интереса, а продавать на барахолке не хочу. Ну и не желаю, чтобы после моей смерти его там продали. Держи!

Он протянул «Лейку» Анжеле, та взяла – и ощутила приятную прохладу и солидный вес фотоаппарата.

Наверняка сейчас никто таким не пользуется, но он, как и фотографии на стенах в комнате наверху, артефакт давнишнего прошлого.

И ей сразу захотелось оставить его у себя.

– Ну нет же, я не могу…

– Можешь! – заявил назидательно Демидыч. – Более того, должна! – И, смягчившись, добавил: – Я буду рад, если примешь в качестве прощального подарка. Не свидимся ведь уже. А в тебе я чувствую родственную душу – нет, не мне, а Ниночке моей…

Вернувшись на кухню, нагруженный стопкой книг Валька ахнул:

– Вот это да! Модель «Лейка» IIIc K в серо-стальном исполнении «гектор»! Я такой в прошлом году на выставке старинных фотоаппаратов видел, да и то на фото, а не как экспонат! Говорят, раньше это самая крутизна была, да и сейчас коллекционеры бешеные деньжищи за нее отваливают.

И затараторил, потеряв к фотоаппарату, который так много значил для Демидыча, а теперь и для Анжелы:

– Вот, я тут Жюля Верна, и Агату Кристи, и еще Джон Диксон Карр у вас есть, у нас его романов днем с огнем не сыщешь…

Пока старик вытаскивал из чулана походный рюкзак, чтобы загрузить туда книги, отобранные Валькой, Анжела отнесла фотоаппарат в комнату и положила на стол около книжных полок.

Стол был накрыт длинной вязаной скатертью – интересно, это работа первой жены или второй?

Или вообще купленное.

– Он тебе показал? – спросил Валька, а Анжела кивнула. Не говорить же, что старик ей подарил.

Иначе придется объяснять, отчего она подарок не взяла, а врать («не нужен мне этот хлам!») ей не хотелось.

Обняв на прощание Демидыча, Анжела даже поцеловал его в щеку.

– Спасибо вам за все. Фотоаппарат я принять не могу, оставила его там, около книг…

– Я и сам вижу, что он не при тебе. Ну, как знаешь. Значит, бывай, девочка! Удачи тебе в жизни. И помни – это при помощи фотоаппарата прошлое можно зафиксировать на пленку и перенести в настоящее и будущее. В настоящей жизни так не бывает.

Анжела всю обратную поездку размышляла над этими словами старика – что именно он хотел сказать этим? Что надо ловить момент и наслаждаться каждой секундой? Что все неповторимо и уни- кально?

Что машины времени не существует?

Хотя отчего, существовала же: тот же фотоаппарат, даже самый плохенький, мог сделать так, чтобы прошлое перенеслось в настоящее и будущее.

Валька же болтал без умолку, и Анжела ощутила, что вот-вот расплачется.

Она уезжает и даже не нашла в себе мужества сказать об этом тому…

Тому, которого любит!

Валька же ничего не подозревал, исходил из того, что они завтра снова увидятся.

Нет, уже нет.

– И, думаю, тогда в воскресенье к нему можно снова заглянуть? Он же такой крутой старик! И жизнь у него какая! И отчего его все боятся?

Наверное, потому что зачастую боятся не того, кого нужно. Как она выдуманных пионеров-зомби в развалинах пионерлагеря.

А не тех, кто в этих развалинах обосновался на самом деле: юных безмозглых нацистов.

Самых что ни на есть подлинных, которые, не исключено, ехали в одном с ними рейсовом авто- бусе.

Хотя нет, скорее, они должны ехать в противоположном направлении: не из «Пионерлагеря», а в него.

Валька порывался проводить ее домой, но Анжела, которая едва и сама по старой привычке не отправилась по предыдущему адресу, вовремя вспомнила, что живут они теперь в ином месте.

Хотя что значит «живут»? Ночь и день перекантовались, перед тем, как на поезд сесть – она к Демидычу поехала, Никитка во дворе возился, мамочка, вероятно, чахла над златом.

Все как обычно.

Как в первый и сейчас в последний раз в этом городе, который, как вдруг поняла Анжела, несмотря на все, на Кирилла и его похотливых дружков, на Зойку и ее папашу-прокурора, на гопников, страшноватую историю пересылочной тюрьмы и вообще некую затхлость и провинциальность, стал для нее родным.

Ну или почти.

– Тебе вон сколько тяжестей тащить, – заявила она, похлопав по рюкзаку, набитому книгами. – Так что езжай домой, читай!

Он не только книги прочтет, но и ее «письмо Татьяны к Онегину».

Только ее к тому времени уже в городе не будет – если поезд, конечно, не опоздает безбожно, как частенько происходило.

Не хватало еще, чтобы Валька приперся на железнодорожный вокзал, где они с мамочкой и Никиткой будут ждать свой скорый, опаздывающий на восемь часов.

– Помнишь, я тебе письмо дала…

Во рту у Анжелы пересохло от волнения.

Валька с серьезным видом кивнул.

– Не понял, что это значит, но я его сразу и прочту, как вот домой вернусь…

– Нет! Не сразу! Давай… давай завтра!

– Но почему? – произнес явно ничего не понимающий и не подозревающий Валька.

– Потому что… – Анжела попыталась лихорадочно сообразить. – Ну, потому что я об этом прошу!

Так себе причина, но если ее любит, то сделает.

Валька хитро прищурился:

– А одна секунда после полуночи – тоже завтра!

Ну, если поезд опоздает больше чем на четыре часа, то у Вальки будет шанс застать их на железнодорожном вокзале в зале ожидания на своих сумках и чемоданах.

Набитых сокровищами.

Причем украденными сокровищами.

Но шанса приехать на вокзал ночью у него не было – жил он от центра далеко, автобусы уже ходить не будут.