Книга Кровь, Молоко и Шоколад. Часть первая - Кэмерон Джейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лишь горемыки, да убогие обречены продавать свои души ЕМУ. Давайте пока будет звать его ОН. Я как-то побаиваюсь называть его настоящее имя.
— Почему? Кто Он такой? — спросила я.
— Милочка. — Дьявол приблизился и легонько подтолкнул меня к лодке. — Лучше не упоминать Его лишний раз. Если ты настолько жалкая, чтобы продать ему свою душу, тогда помогай тебе Бог. — Он замолчал, чтобы обдумать все то, что он мне только что выдал. — Видела всех тех жалких людишек в этом мире вокруг себя? Большинство из них сподобились продать свои души Ему. — Он возвел глаза к небу. Как по мне, так это было просто уморительно. — А пока, счастливого пути до Мурано. — Он помахал ручкой, когда мы со Скелиманом отчалили. — Острову зеркал.
Он развел руками и кивнул мне.
— Приятно иметь с тобой дело. — Он пожал плечами. — Наверное.
Мое сердце упало, когда я посмотрела на мрачный горизонт. Я не знала, что было хуже: тьма или сияющие зеркала, поджидающие меня на Мурано.
Глава 23
Дневник Королевы
Остров Мурано оказался вспышкой красочных двухэтажных домов. Это должно быть одно из самых очаровательных мест в мире. Земля была раскрашена во всевозможные оттенки оранжевого и зеленого, так же, как и здания. В некоторых районах остров выглядел, словно извергающийся вулкан, гармонично сочитающийся с бесконечной синевой неба. Выяснилось, что Мурано — это место, где изобрели стекло. На самом деле, стеклодувное искусство было многовековой тайной, лишь прикрываемое руками талантливых художников Мурано, до того, как их всех несправедливо сослали на остров из-за катастроф, которые они причинили с помощью огня, который использовался для искусства. Стекло делалось лишь из огня и песка. Повсюду в Мурано люди выдували стекло в вазы, сувениры, чашки, и во все виды подарков. Меня поразило, как прелесть прозрачного серебряного стекла родилась из самых глубоких ям и самых горячих огней, кое-что, чего я не знала и не видела в Штирии. Казалось бы, прекрасный парадокс, как мир может породить добро от зла, и наоборот.
К сожалению, мое очарование было недолгим. Куда бы я ни шла, зеркала переливались на солнце, отбрасывая на меня блики. Мне хотелось исчезнуть с лица земли. В начале я думала, что смогу избегать все эти серебряные и сияющие зеркала, которых еще нигде в мире не было, но как же я ошибалась. От зеркал некуда было скрыться, и я больше не могла этого выносить.
Я нашла дорогу к дому Амелии Хассенпфлаг, кутаясь в вуаль и понимая, что я начинаю бояться зеркал. И это было не просто предостережение или предрассудки в которых меня воспитывали. То, что было под запретом, переродилось в настоящий страх. Казалось, один взгляд в зеркало и со мной будет все кончено.
Я постучала в дверь Амелии и передала слова Ангела… что я любовь всей его жизни, его небеса и ад. Амелия оказалась гостеприимна и очень помогла мне. Она объяснила, что была рабыней у вампиров, ее наполовину обратили и взяли в услужение вампиры в Лоре, чтобы иметь возможность пить ее кровь… она до сих пор страдала от этой зависимости, но не хотела подчиняться им. Ночная Скорбь вынудил Амелию притвориться матерью Ангела, в то время как его отец проник к людям Лора, чтобы изучить их и местное семейство Карнштейнов. Ангел очень сильно привязался к ней, и она поняла, что любовь к людям и желание вырваться из глубин ада, дабы стать хорошим человеком искренна. Я провела так весь день, слушая ее, но после настало время столкнуться с темной стороной правды нашей с Ангелом любви.
— Можно тебя спросить, как сильно ты любишь Ангела? — спросила она. — Мне не нужен какой-нибудь романтический ответ с описаниями и метафорами. Я хочу осознанный ответ, что таится в глубинах твоего сердца… — она указала на свое… — невидимая правда, что ты на самом деле любишь Ангела фон Сорроу.
— Вы имеете в виду «пока смерть не разлучит нас»? — спросила я, покраснев, ибо в сердце моем не было логического объяснения.
— Даже смерть, — сказала она, — она не сможет разлучить вас.
Я ничего не сказала, лишь уставилась на нее.
— Ты ведь знаешь, что он, должно быть, бессмертен, не так ли?
— Он говорил об этом, но не был уверен, — ответила я. — Потому что он все еще полукровка. Лишь вампиры бессмертны. Если бы он только смог найти лекарство, чтобы полностью стать человеком, он бы точно не был бессмертным больше.
— Ты права, Ангел, быть может, еще не бессмертен, — сказала Амелия. — Дело в том, что он еще не знает, что Настоящая Любовь может сделать его бессмертным, даже не смотря на то, что он все еще полукровка.
Вот тут я должна была вскрикнуть, но из груди моей не донеслось ни звука. Быть может, эта информация оказала на меня некое влияние. Меня привлекла сама идея любить кого-либо вечно. Я не знала: плохо это, или хорошо. В конце концов, я не была бессмертной и не знала, хочу ли я, чтоб он провел свою бесконечную жизнь без меня. Мне стало любопытно.
— Настоящая Любовь? — Я склонила голову набок. — Но откуда нам знать, что Любовь Настоящая, Амелия? Что значит Настоящая Любовь?
Амелия сделала глоток чая и пожала плечами.
— Кто знает, что же такое Настоящая Любовь на самом деле? Во владениях Скорби ее называют Пословицей. Простое слово для бесконечной любви, не просто увлечения, а как для ребенка или Господа.
— Пословица. — Я без устали повторяла это слово и мысленно, и вслух. — Тогда почему вы спрашиваете, люблю ли я Ангела? Не думаю, что бессмертие является такой уж проблемой.
— Конечно же, нет, — ответила она. Та ситуация, в которой вы оба находитесь: на вас охотятся ваши семьи, ради добра или зла не важно, поскольку зло — это всего лишь точка зрения. — Она взяла меня за руки.
— Если вы оба хотите быть вместе, тогда на земле вам не скрыться. Ни от Карнштейнов, ни от Ночной Скорби. Куда бы вы не отправились, вас обязательно найдут.
— Вы предлагаете мне бросить Ангела?
— Нет, — ответила она. — Попридержи свое юное и импульсивное сердечко. Попытайся выслушать меня.
Я кивнула, чувствуя тепло и доброту ее рук.
— Если вы оба не боитесь трудностей, когда дело доходит до любви, тогда есть только один способ спастись от Ночной Скорби, — объяснила она. — Но он не совсем в нашей реальности.
— Я не
