Книга Казаки-разбойники - Наталья Николаевна Тимошенко

поэтому в помощи я не отказал. Сходили, дамочку забрали. В той квартире было чисто, аккуратно, явно не притон, в котором держали кого-то взаперти, поэтому вмешиваться ни во что я не стал. Имена дамочек переписал на всякий случай, но вы думаете, я вспомню, была ли среди них какая-нибудь Ника и уж тем более ее фамилию?

Никита на это очень надеялся, но теперь понял, что зря. Действительно, если бы это был некий притон, доставляющий неприятности соседям, участковый был бы больше заинтересован в информации о нем, а так?.. Ну живут несколько женщин вместе, так и пусть живут, ему какое дело? Вот когда муж одной из них оказался недоволен, ту изъяли, а к остальным претензий нет.

– А может, записи у вас какие-то остались? – обреченно спросил Никита.

– Может, и остались, – не стал отрицать Петров. – Только точно не у меня. Я уволился восемнадцать лет назад, перспектив для себя там не видел, решил лучше бизнесом заняться. Все свои тетрадки, бумажки другому участковому передал. У меня были журналы по каждому дому, кто в какой квартире живет, где работает. Если и записал, то туда. Там и ищите.

Только за двадцать лет журналов этих сменилось, поди, с десяток. Но их наверняка не выбрасывали, а сдавали в архив. По крайней мере, Никите хотелось на это надеяться. Попрощавшись с бывшим участковым, он снова набрал номер Сатинова. Если кто-то и может помочь ему достать эти журналы, то явно он.

* * *

Мама перезвонила поздно вечером, когда папа и Элиза уже легли спать, устав после тяжелого дня, а Яна еще сидела за ноутбуком, и потому ее мессенджер светился значком «В сети». Яна написала ей, как только вернулась из клиники, но мама не отвечала и даже сообщение не просматривала. К моменту ее звонка Яна уже успела включить режим обиженного подростка, тщетно ожидающего на день рождения хоть дурацкой электронной открытки. И если бы не важная информация, которую может знать только мама, Яна уже заблокировала бы эту женщину во всех соцсетях. Но мама перезвонила, и Яна вдруг поймала себя на мысли, что вся обида мигом улетучилась.

– Прости, дорогая, я только вернулась с работы, – неумело соврала мама. Даже разница в один час не объясняла такую долгую задержку на работе, поэтому Яна ей не поверила, но решила не заострять внимания. Гораздо важнее сейчас получить необходимую информацию.

Маму, правда, ее вопрос сильно удивил.

– Ты что, беременна? – спросила она, хотя они встречались меньше двух месяцев назад, и она прекрасно видела, что Яна вовсе не беременна.

– Мама, мне девятнадцать! – не удержалась та.

– В этом возрасте я уже была беременна тобой, – напомнила мама.

«И я учла твою ошибку», – мысленно хмыкнула Яна.

– Просто обычно девочки начинают интересоваться подробностями собственного рождения накануне того, как им самим предстоит пройти через роды, – пояснила мама.

– Я просто собираю материалы о своей семье, – почти не соврала Яна. – Для научной работы.

– Сейчас же июль.

– Задание на лето.

Если мама и не поверила, то ничего выяснять все равно не стала.

– Я уже всего и не помню, – начала она. – Знаешь, все эти боль и страх забываются сразу после того, как тебе на руки дают сладкий кулек. Иначе ни одна женщина не рожала бы следующих детей, и я бы тоже на Мишку никогда не согласилась.

Впервые на Яниной памяти мама произнесла имя брата просто, без дрожащего голоса. Во время встречи полтора месяца назад они его не вспоминали, а тогда, девять лет назад, когда мама посадила ее на самолет к отцу, прошло еще слишком мало времени после Мишиной смерти, чтобы она с этим смирилась. Яна была рада, что спустя годы мама все-таки отпустила его.

– То есть в принципе между моим рождением и рождением Миши не было никакой разницы? – уточнила она.

– В целом нет. Не считая того, конечно, что с Мишкой все было гораздо быстрее. Часа за три его родила, а с тобой мучилась сутки. Да и не так страшно уже было, второй раз понимаешь, что к чему. С тобой это ведь было впервые, я сама почти ребенок. Повезло, что персонал попался хороший, заходили часто, проверяли, как я. Даже когда свет пропал, притащили ко мне кучу свечей, чтобы не лежала в темноте.

Яна даже в кресле села прямее.

– Свет пропал? – переспросила она.

– О, это целая история! – оживилась мама, минуту назад утверждавшая, что уже не помнит подробностей. – Дело шло к ночи, за окном давным-давно стемнело, в конце ноября в Питере почти и не рассветает. Часы показывали около десяти, я уже почти сутки со схватками, то в сон проваливалась, то сознание теряла, каждую секунду на часы смотрела, все надеялась, что скоро рожу. И тут вдруг гаснет свет, начинает пищать аппаратура. Слышу, в коридоре все забегали, засуетились, крики какие-то. Я в родилке сама была, сил встать и посмотреть, что произошло, уже не было. Хорошо еще, что погода ясная стояла, полнолуние как раз. Луна так ярко светила в мое окно, что я все видела. Вскоре и акушерка заглянула, сказала, что обесточился весь район. В роддоме, конечно, есть генераторы, но по какой-то причине половина не заработала. Реанимацию запитали, а остальные должны своими силами справляться. Свечей мне принесла кучу, так я при свечах и рожала!

Яна была уверена, что электричество в ту ночь пропало не просто так. Это было тем самым странным происшествием, о котором и говорил Никита. И теперь у нее не было сомнений в правильности их выводов: именно в ту ночь они получили свой дар на двоих.

Попрощавшись с мамой, Яна еще несколько минут сидела, глядя в темное окно и раздумывая, выпить чаю или лечь спать, как вдруг опять услышала скрежет. Мурашки побежали по спине, запутались в мягких волосках на затылке, холодя кожу. Яна снова не могла понять, откуда доносится скрежет, когда к нему добавился еще один звук: скрип открываемой двери шкафа. Дверца давно скрипела, Яна все забывала сказать об этом папе. И теперь кто-то медленно приоткрывал ее, словно не решаясь распахнуть быстро. Так школьники на контрольной вырывают листы из тетрадки.

Яна медленно повернула голову к шкафу, убеждаясь, что дверца на самом деле открывается. Комната освещалась только экраном ноутбука, и Яна провела пальцем по тачпаду, чтобы экран не погас в самый неподходящий момент, оставив ее в темноте. Этого она могла не пережить. Сердце билось как сумасшедшее, но Яна поднялась со стула, медленно направилась к шкафу. Орать и выбегать из комнаты она не станет, уже немало видела, чтобы так себя вести. Дверца продолжала открываться, но из глубины шкафа так никто и не показался. Яна наконец дошла до него, на секунду замерев, протянула руку к ручке, а затем резко распахнула дверцы. В шкафу, кроме ее одежды, ничего не было. Яна раздвинула вешалки в одном, потом в другом месте, убеждаясь, что никто между ними не прячется.

Может быть, просто петли ослабли? Яна не сказала папе, тот не смазал их, и теперь они ослабли настолько, что дверцы стали самопроизвольно открываться? Яна поверила бы в эту версию, если бы в следующую секунду не увидела еще кое-что: на внутренней стороне обеих створок протянулись длинные глубокие царапины. Яна уже видела такие на подоконнике и у себя, и у бывшей жены Антона Девятова, владевшего когда-то ее украшениями. Такие царапины оставлял демон, забираясь в окно к тем, кого собирался убить. Именно этот скрежет она и слышала? Демон пытался выбраться из шкафа?

Уже начавшее было успокаиваться сердце снова заколотилось. Но почему? Она ведь никому не давала украшения! Яна поднялась на носочки, принялась рыться на верхней полке, где за шарфами и перчатками был спрятан холщовый мешочек. Вытащила его, дрожащими пальцами развязала алую ленту. И браслет, и медальон – кандалы и ошейник, как назвала их одна ведьма – лежали на своем месте. Никто не трогал их, Яна по-прежнему оставалась единственной владелицей.

Краем глаза Яна заметила какое-то движение сбоку. Ей показалось, что что-то большое и темное