Книга Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский

Но что было хуже всего, все недовольные господа, кроме господина фон Эделя, который был при старом графе, были подле графа молодого, и фон Хугген был там же. Он так и распинался, жестикулировал и всячески пытался разговором своим увлечь молодого графа, но тот был не в духе и, скрестив на груди руки, только рассеяно кивал ему.

С Теодором Иоганном, девятым графом фон Мален, у Волкова сразу сложилась неприязнь. Граф был заносчив и спесив, и при этом, как это ни странно, был неглуп и вечно носил на лице печать скуки. Всем своим видом, каждым жестом и каждой гримасой своего бледного лица он подчёркивал, что кавалер ему не ровня, даже если он и родственник, даже если он дважды родственник, он всё равно должен знать своё место. Простота в общении, что была присуща его отцу, ему была неведома. Волков тоже не любил молодого графа, и теперь не любил его ещё больше, чем раньше, чего уж тут скрывать, и причина его нелюбви скрывалась вовсе не в спеси Теодора Иоганна, на спесь кавалеру было плевать, и даже не в том была, что он сосватал непутёвую и распутную Элеонору Августу за него, и это Волков пережил бы, а вот то, что в доме графа притесняли Брунхильду, он пережить никогда бы не смог. И с этим он примиряться не собирался. Едва увидал родственника, едва вспомнил письма графини, так сразу он отметил, что прямо на ходу, с каждым его шагом в нём растёт и наливается злоба. Тяжёлая и чёрная злоба к Теодору Иоганну. А ещё и раздражение на графа старого, что тот не мог своих дочерей и снох успокоить и защитить жену от брани и пренебрежения.

Как он отошёл от шатра и спустился вниз, так за ним, без приказаний и просьб, сразу пошли офицеры. Волков, услыхав привычное постукивание мечей о сапоги и поножи, чуть оглянулся и вдруг усмехнулся. Идут. Брюнхвальд, Бертье, Рене… Тут же шли господа из выезда: Увалень, Гренер-младший, Максимилиан, фон Клаузевиц, а за всеми ними уже прыгал на своей деревяшке Роха. Волков усмехался от того, что невольно сравнивал приехавших господ сеньоров и своих господ офицеров. Лучшие люди графства щеголяли в шубах и роскошных бархатных беретах, в перчатках и сапогах из тончайшей замши, сверкали перстнями и цепями. Его же люди… Карл Брюнхвальд в мятом доспехе и кирасе, которую, возможно, носил его дед. Рене почти такой же. Бертье в своих невыносимо красных сапогах, цвет, который он, кажется, предпочитал всем другим цветам, в мятом шлеме и помятом правом наплечнике, да ещё с лицом, на котором красовались не сошедшие ещё после сражения ссадины. Увалень, большой, без шапки и со шлемом подмышкой, вид имел свирепый и напоминал мелкопоместного дворянчика, что вздумал от нищеты разбойничать на дорогах. Только фон Клаузевиц и Максимилиан выглядели прилично, но бедный их вид говорил скорее, что они либо пажи, либо оруженосцы, но которые уже побывали в деле. В общем, вся его свита на фоне приехавших господ выглядела бедно, но грозно.

Когда они подошли к стулу, на котором сидел граф, Волков поклонился первым, все его люди тоже стали кланяться.

В ответ приехавшие господа тоже кланялись, но не так низко, как Волков и его люди. А молодой граф так и вовсе не кивнул. Смотрел на людей кавалера холодно из-под опущенных век и с неизменной надменностью держал руки на груди.

Граф же, не вставая из кресла, протянул Волкову руку для рукопожатия:

— Здравствуйте, сын мой.

Тот не стал её пожимать, а, не боясь грязи и боли в ноге, встал на колено и поцеловал перстень на перчатке графа.

— Здравствуйте, отец мой. Дочь ваша, Элеонора Августа, пребывает в добром здравии, но в дурном расположении духа, шлёт вам привет.

— Это хорошо, что она в добром здравии, хорошо., - улыбался старый граф.

А Волков выпустив руку графа, тут и понял, отчего Брунхильда не находит в муже помощи. Перчатка была заметно велика графу, и волос в его бороде было много меньше, чем в прошлый раз, как кавалер его видел. И шея его была уже тонка для ворота его колета. Граф старел и по-старчески усыхал, у него действительно слезились глаза.

— Как скоро мне ждать от дочери любимой моей внуков? — продолжал граф.

— Как будет то угодно Господу, но я со своей стороны тружусь над тем неустанно. Хоть иногда госпожа фон Эшбахт и ленится.

Бертье засмеялся, другие офицеры тоже улыбались, даже кое-кто из приехавших господ улыбался вместе со старым графом, а вот молодой граф только презрительно скривился, и люди, что были с ним, остались с лицами каменными.

— А как же поживает госпожа графиня? — в свою очередь поинтересовался кавалер.

— Хорошо, хорошо поживает, — самому себе кивал граф, — всем домом заправляет, всем спуску не даёт.

И ведь не врал старый граф, совсем не врал. Он и сам верил в то, что говорил. Видно, старость уже не только тело тронула, но и разума коснулась. А граф с радостью сообщал:

— Господа, вы знаете, как велико её бремя? — он показал руками, как велик живот Брунхильды. — Как колесо телеги. Едва ходит мой ангел. Видно, чадо будет велико, видно, пошло в вашу породу, кавалер.

Теперь же улыбались все, кроме молодого графа и Волкова. Теодор Иоганн по своему обыкновению, а Волков от пришедшей мысли, что граф постарел очень быстро, едва ли не за полгода, и следующие полгода он, может, и не переживёт.

— Рад это слышать, господин граф, — произнёс он. — И рад видеть вас и всех других господ в моих землях.

— Рады? — вдруг вступил в разговор молодой граф, видно, ему надоело ждать, когда закончатся все эти любезности. — Так рады, что привели на встречу с родственниками десять дюжин солдат?

— Мой дорогой брат, видно, вы не слышали, — отвечал кавалер со всем возможным спокойствием, — но я уже который месяц веду войну со свирепыми соседями и всегда держу при себе верных людей, чтобы в любой момент отправиться на юг, если враг снова ступит в пределы мои.

— Слушайся вы сеньора своего, так не было бы меж вами и вашими соседями никакой войны, — высокопарно заявил Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален.

— Видит Бог, что я самый послушный из вассалов сеньора моего, — говорил кавалер, — и ваш отец тому свидетель, я беспрекословно выплатил нечестный штраф, что назначили мне соседи за случайно вырубленный лес, я велел пальцем не трогать браконьеров, что грабили землю мою, так как герцог велел мне блюсти мир.

Старый граф согласно кивал, слушая Волкова и соглашаясь с ним, и этим только злил своего сына.

— И граф, помня слова герцога, увещевал меня не длить обид и мириться с мерзавцами, и я мирился, но, видно, моя умиротворённость только раззадоривала врага, мой мирный нрав считали они, видно, трусостью, и тогда они до полусмерти избили одного из моих господ офицеров. Большего я снести не смог и решил сам вступиться за себя, раз сеньор мой за меня не вступается.

— Как бы там ни было, — воскликнул молодой граф, — вам надобно немедля ехать к сеньору и предстать перед его судом. Сегодня же езжайте!

И сказано это было тоном повелительным, это было уже проявлением невежливым. С чего это Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, решил, что может указывать Волкову, что ему делать, да ещё на его, Волкова, земле. Нельзя было ему давать так разговаривать с собой. Кавалер пристально взглянул на родственника и ответил: