Книга Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Сергей кивнул.

— Привет.

Даже мысли не возникло подойти и по-дружески похлопать по плечу, обнять или пожать руку. Да, долго не виделись, да, когда-то были приятелями, что с того? Само существование Вика отравляло жизнь, но до сих пор оставалась надежда. Теперь же, когда он пришел…

— Ему заказали картину на конкурс, — Мира вскочила и вставала между ними, — Вик уже прошел планетный отбор, выиграл первый тур, теперь будет представлять нашу федерацию на общемировом конкурсе. Если победит, то не только он станет знаменит, а все наше искусство получит известность и в целом рванет вперед, произведения вырастут в цене, увеличится туризм…

— А если оставить глобальный масштаб и сообщить цель визита? — Сергей остался стоять на месте.

Припомнилось: «Мне не нравятся выставки. Вообще, искусство — не мое». Ага.

Мира оглянулась на Вика:

— Расскажи о картине.

Сергея словно ударило.

— Тебе он уже рассказал? — Взгляд пробежал по кровати, коснулся каждой поверхности в комнате.

Изменений не видно. Любопытно: как давно пришел гость?

— Он позвонил. Я пригласила.

Странно. Она могла пойти к нему или встретиться на нейтральной территории.

— Может быть, присядем? — Потянув за руку, Мира насильно усадила Сергея в освобожденное собой кресло.

Гость опустился на прежнее место. Мира осталась стоять между ними. Собственно, оставаться без движения она сейчас не могла, и ее стало носить по комнате.

Сергей хмуро бросил:

— Пригласила? Зачем?

— Из-за тебя. Расскажи, Вик.

«Вик». Вот так. Легко и спокойно. «Вик».

— Собираюсь писать триптих, — начал тот, кого назвали по имени — и этот факт сказал больше, чем все, что здесь говорилось, говорится и еще скажется. — Это концептуальная вещь, удар по насажденной морали. На первой картине красота проходит через пар, она не видит границ и не встречает препятствий. На второй она ступает по кристально-прозрачному льду, который отражает и многократно умножает красоту, холод подчеркивает и выпячивает ее, вызывает у зрителей эмпатию, заставляет сопереживать и желать ее всей душой. На последней неповторимая сказочная красота тонет в воде — столь же прекрасной и чистой.

— Понимаешь замысел? — Мира не находила себе места, кружила вокруг обоих, но надолго не удалялась от искрившей линии фронта, от ничейной земли, на которую в любой момент могут хлынуть армии варваров и уничтожить как будущее, так и настоящее. — Красота индивидуальна, и водные принципы, сколь бы ни были хороши внешне, уничтожают ее.

— Усреднение привело к эрозии мира, который мы строили столько веков, — продолжил за ней Вик. — Оказалось, что все — ложь. Правду отринули ради удобства, гонка за наслаждениями превратилась в побег от духовности. Цивилизация идет в никуда, причем у этого «нигде» есть адрес. Я уже написал «Путь в никуда» — прямолинейный и потому безумно жуткий. Его не приняли к рассмотрению. Новым триптихом я хочу донести идею до максимальной аудитории. Если это получится…

Сергей перебил:

— Красоту будет олицетворять Мира?

Вот, значит, что: у него просят разрешения. А с другой стороны — ведь могли не спрашивать. Это в случае, если бы решили, что он не согласится. И если он сейчас откажет…

Правильное решение принять трудно, но ошибиться нельзя. Для этого нужно думать обо всех, встать на точку зрения каждого, представить события, которые произойдут, и определить свое участие в них — чтобы от этого была польза. Желательно, чтобы всем. Если всем невозможно, то хотя бы кому-то, но чтобы обойтись малой кровью. Делать по-своему — признак взросления, а признак взрослости — делать как надо. Достаточно ли он повзрослел для единственно верного выбора?

— Уравнивание — деструктивно, об этом нужно кричать на каждом углу, и такая картина обязана появиться, — с жаром продолжала Мира, и было заметно, что телом она здесь, а в мечтах уже далеко, душа витала в неведомых эмпиреях… Впрочем, совсем не в неведомых, в мыслях она уже позировала.

«Деструктивно». Сергей скривил губы. Видно, разговор с Виком длится давно, раньше она таких слов не употребляла.

— Я все понял. Что вы хотите от меня? Чтобы мне понравилось то, что собираетесь делать? Мне это не нравится, но запретить я не могу, вы все равно найдете время и место, и станет еще хуже. Или будете укорять до скончания века. Мое решение таково: на правах действующего партнера я даю согласие рисовать здесь, а моем присутствии, хотя мне это не по душе.

Миру больше ничего не интересовало.

— Я готова. Что делать? Как понимаю, красота должна быть естественной.

У Сергея перехватило дух: в одно движение (он даже не знал, что так возможно) домашнее платье слетело на пол. Раньше Мира снимала его исключительно в темноте, перед тем как заснуть или разрешить маленькую возню. Сейчас горел яркий свет, в доме находился посторонний…

Для гражданина любой из тысяч планет с теплым климатом ничего неправильного не происходило: тело человека прекрасно, и красоты стесняться нелепо. Ее не прятать нужно, а демонстрировать. Так было везде, кроме миров вроде холодного Калимагадана. Местные жители стеснялись наготы, не привыкли к ней и не собирались привыкать — хотя бы потому, что одежда — жизнь, а ее отсутствие — смерть. Снять перед кем-то одежду — доверить ему свою жизнь, это сидело в подкорке.

Сейчас Мира доверялась другому.

— Давай потренируемся, как это будет, а начисто сделаем уже в подходящих условиях. Сцена первая, где пар. — Она встала у стены, и на стене по ее требованию появилось изображение облаков. — На этом фоне нормально?

К сожалению, муть летнего неба ничего не скрывала, а лишь подчеркивала. Более выигрышного фона не придумать, взгляд выискивал именно то, что для посторонних не предназначено, и намертво там стопорился.

А Мира этим бравировала. Ее словно подменили. Былая недотрога исчезла, вместо нее из пушистой пелены выглядывала коварная соблазнительница, хищница, завидевшая добычу.

Третий лишний. В своем доме.

Вик скосил глаза на Сергея:

— Может быть, в следующий раз?

Общество Сергея его нервировало.

— Если не сегодня, то никогда, — отрезал Сергей.

Согласиться еще раз не хватит духу. Позже при повторном предложении подобного Вик просто получит по морде. А Мира уйдет. И после этого у них двоих будет много никем не омраченных следующих разов…

Поэтому — сейчас. Пока есть надежда, что Мира останется. Как бы ни было больно смотреть.

— Писать картину — процесс долгий. — Мира глядела на Сергея и говорила для него. — Насколько я знаю, необходимо специальные освещение и оборудование, качественные камеры…

«Насколько я знаю». Все же интересовалась живописью, как бы ни отнекивалась. И главное. «Писать картину». Словечко из лексикона художников и иже с ними, любой нормальный человек сказал бы «рисовать».