Книга Смерть Вазир-Мухтара - Юрий Тынянов

И сиделец медленно подался назад. Он постоял в кольце и вдруг юркнул в толпу. Люди молчали.

— Держи его! — закричал вдруг старичок-приказный. — Он бил!

— Держи! — кричала толпа.

Сидельца схватили, поволокли; он шел покорно, слегка упираясь.

Грибоедов спрятал пистолет в карман.

Квартальный вел, крепко держа за шивороток, повисшего воришку. Перед ним шли понуро двое сидельцев. Толпа давала им дорогу.

— Первого понапрасну, — сказал, протискиваясь к Грибоедову, седой старичок, приказная строка, — могу свидетельствовать, ваше сиятельство: один бил, один не бил. Нужно записать.

Грибоедов посмотрел на него, не понимая. Когда он прошел сквозь толпу, как источенный нож сквозь черный хлеб, на углу стоял бледный Фаддей и поддерживал Катю. Катя увидела его и вдруг заплакала громко в платочек, Фаддей звал извозчика.

Он был весь потный, и его губы дрожали.

Грибоедов посмотрел внимательно на Катю и сказал Фаддею тихо:

— Отвези ее домой. Успокой. Мне нужно переобуться.

Сапоги его были до колен в желтой густой глине.

21

Родофиникин жал Грибоедову руки с чувством. Лицо у него было доброе.

— Я проект ваш, Александр Сергеевич, читал не токмо с удовольствием, а прямо с удивлением. Сигары? — указал он на сигары. — Чаю? — спросил он проникновенно и вдруг напомнил старого зоркого кухмейстера.

Он позвонил в серебряный колокольчик. Вошел длинный холодный лакей.

— Чаю, — сказал Родофиникин надменно.

К чаю лакей подал в бумажных кружевах печенье, сахарные фрукты.

— Планы ваши, могу сказать, м-м, — Родофиникин жевал фрукты и поглядывал на Грибоедова, — более чем остроумны. Прошу отведать финики. Люблю их, верно по фамилии своей. Что поделаешь— грек по деду.

Грибоедов не улыбнулся. Родофиникин смотрел на него подозрительно. Появилась морщинка.

— Хе-хе.

Чиновничьи плоскости: финик с Родоса.

— Да-с, — сказал Родофиникин, как бы покончив с чем-то, — намерения ваши, любезный Александр Сергеевич, меня поразили. Откровенно скажу, вы открыли новый мир.

Он развернул листы. Они уже были подчеркнуты кое-где вдоль рыхлыми синими чернилами, а на полях появились крестики и красные птички.

Родофиникин бежал глазами и пальцами и наконец ткнул.

— «До сих пор русский заезжий чиновник мечтал только о повышении чина и не заботился о том, что было прежде его, что будет после в том краю, который словно был для него завоеван…»

— Вот, — он потер гладкие желтые руки и покачал головой, — вы это верно усмотрели, у нас мало людей с интересом к службе, есть только честолюбие служебное. Очень справедливо.

Грибоедов посмотрел пронзительно на младшего руководителя.

— Да, там ведь все люди мелкие, — сказал он медленно, — выходцы из России, «кавказские майоры», которых уже есть целое кладбище под Тифлисом. Водворяют безнравственность, берут взятки, а между тем преуспевают. Их там гражданскими кровопийцами зовут. Ждите, Константин Константинович, не мелких бунтов, но газавата.

«Получай, пикуло-человекуло».

— Газавата?

— Священной войны.

Родофиникин проглотил финик.

— Газавата?

— Восстания туземного.

Тогда он спросил, как торговец спрашивает о чужих векселях, ему предлагаемых:

— И вы говорите, что Компания…

— …вовлечет всех туземцев, торгашей даже, нынче не приносящих пользы казне, и даже оставшихся без земель землепашцев.

— Без земель?

— Но ведь, как известно вам, Константин Константинович, есть намерение перевести из Персии десять тысяч человек грузинских армян, торгашей по большей части, и обратить их на земли татар. Стало быть, татар выгнать.

«И еще получай…»

Родофиникин был серьезно озадачен. Он перебирал пальцами и, казалось, забыл о Грибоедове. Потом пожевал губами и вздохнул.

— Чем более вхожу в ваш проект, Александр Сергеевич, тем более убеждаюсь, что это мысль важная. Ведь правда, нельзя же все оружием и оружием. Может получиться… газават.

Он ткнул два раза плоским пальцем, как тупым палашом.

— Земледелие, — начал он пересчитывать, — мореходство, мануфактура… А скажите, — добавил он, — эээ, но ведь есть там… мм… выгодные… предприятия мануфактурные… и без всяких компаний?

— Разумеется, — протянул Грибоедов, — а шелковые плантации? Кастеллас, как известно вашему превосходительству, близ Тифлиса построил город шелковый.

— Да, ведь вот, Кастеллас, — сказал грек и хитро прищурился, — и без компаний, самолично.

— Только что Кастеллас, — ровно сказал Грибоедов, — на краю разорения и все за бесценок готов бы продать. Да и город-то этот более на бумаге существует.

Глаза у Родофиникина сощурились, стали узкими, черными как уголь щелками. Он часто дышал.

— Вы говорите… за бесценок? У меня еще нет донесений.

— Да, — сказал Грибоедов, — но…

— Но?..

— Но каждому частному владельцу угрожает то же. Главная причина: неумение разматывать шелк.

Грек забарабанил пальцами.

— А при Компании? — спросил он со страхом и любопытством и раскрыл рот.

— Компания выпишет из чужих краев рабочих и мастеровых опытных: шелкомотов, прядильщиков…

Родофиникин не слушал его.

— Но какой же род управления изберем мы… изберете вы, любезный Александр Сергеевич, для Компании?

— Во-первых, государь издает акт, вроде закона, о привилегиях — для хозяйственных заведений, для колонизации землепашцев, устроения фабрик, для…

— Само собой разумеется, — почтительно кивнул Родофиникин.

— Засим складываются капиталы.

Родофиникин сложил ладони.

— Выписываются из чужих краев рабочие и мастеровые…

Родофиникин, округлив ладони, повторял:

— Мастеровые.

— Капиталы ни минуты без движения…

— Ни минуты, — похлопал руками Родофиникин.

— А по окончании привилегии, многолетней… — Грибоедов подчеркнул.

— Да, да, — спросил жадно Родофиникин, — по окончании что же?

— Каждый член Компании отдельно уже вступит в права ее.

— Да… это, это Американские Штаты, — улыбался Родофиникин. — Но если, конечно, вы говорите, капиталы…

Он задохнулся.

— Вернее, Восточная Индия, — сказал равнодушно Грибоедов.