Книга Мораторий на крови - Марк Фурман

— Алаверды, спасибо за теплые слова, Илья, — смутился Гуреев. — Только попросил бы всех присутствующих о том, чтобы я остался за кадром. Все-таки наша профессия государственная и сугубо официальная.

Вскоре после пары торопливых тостов Калистратов распорядился:

— Что ж, на посошок, и заканчиваем. Время позднее, пора и по домам. А мы с Анатолием задержимся, дождемся сигнальных экземпляров номера.

Прощаясь, редактор посоветовал Фальковскому:

— Бери, Толик, такси и уезжай из города на дачу. Тут теперь такое начнется. Телевидение, опять же центральная пресса, я уж не говорю о руководстве УИНа.

— Надо заехать домой, рассказать обо всем Ирине, ведь справедливость все-таки восторжествовала. И Бог, русский ли, еврейский, нам помог. А там с утра пораньше послушаюсь твоего совета. Ты меня понимаешь?

— Поезжай, бекицер, ни о чем не думай. К вечеру и я к тебе на дачу подъеду.

— То, что ты, Илья, сделал для меня… для нас с Ирой, — поправился Фальковский, — никогда не забуду. Ты не только редактор, но и настоящий друг.

Анатолий обнял Калистратова, неуклюже, не сдержав слез, уткнулся в его плечо.

— Это еще как сказать, Толик. Вот отгуляешь тройку деньков, на освещение выборов переброшу. Тут всем, и тебе в первую очередь, как лучшему другу, придется попотеть. А свой мобильный отключи, будем держать связь через Ирину.

Едва дверь за редактором закрылась, Фальковский сунул в дипломат пачку только что подвезенных из типографии свежих номеров «Вечернего Тригорска», прихватил газету со своей статьей. Потом, отключив компьютер, выбил из пачки «Винстона» очередную сигарету и направился к выходу.

35

В этот жаркий летний день выпуск «Вечернего Тригорска» разошелся мгновенно. Газету буквально рвали из рук, ее читали везде: на улицах города, в троллейбусах и автобусах, на стенде у здания редакции, на железнодорожном вокзале, рядом со стадионом, где сегодня играло тригорское «Торпедо», в очереди у бани на Красноармейской…

Внимание людей задерживалось на набранном крупным шрифтом заголовке первой страницы: «СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК ГЕОРГИЙ МИЛОСЛАВСКИЙ РАССТРЕЛЯН И ЗАХОРОНЕН НА ГОРОДСКОМ КЛАДБИЩЕ».

Далее шел текст: «По имеющейся у редакции информации, сексуальный маньяк Георгий Милославский расстрелян в Тригорском централе и под видом скончавшегося туберкулезного больного захоронен на Северном городском кладбище в могиле под номером 73-а. Приговор суда приведен в исполнение рано утром в день провозглашения моратория на смертную казнь в России».

Ниже сообщения приводилось краткое досье на Милославского. «Георгий Николаевич Милославский родился в 1973 году в городе Тригорске, там же окончил среднюю школу и поступил на биофак университета. С четвертого курса был отчислен, работал грузчиком в магазинах, рабочим сцены в городском театре. Первой жертвой маньяка четыре года назад стала продавщица центрального универмага Зинаида К. С тех пор им совершено 16 доказанных следствием и судом убийств молодых женщин, из которых семь — в других областях России. По приговору Тригорского областного суда и последующим решением Верховного суда РФ Милославский был приговорен к высшей мере наказания — смертной казни».

Рядом со справкой были воспроизведены фотографии самого Милославского и безымянной могилы на кладбище с отчетливо видимым номером 73-а на белой деревянной дощечке.

36

Сенсационное сообщение в «Вечернем Тригорске» о расстреле Милославского вызвало у начальника централа вначале гнев, взрыв эмоций, перемежаемых как наедине, так и средь сослуживцев руганью и матом, затем сменилось отчаяньем, накатившей депрессией. Раздосадованный Папуша извлек из кипы бумаг докладную Благова. Согласно ей, факс из областного УИНа о моратории поступил в 7 часов 20 минут. Именно в расхождении во времени, когда Милославского расстреляли 15–20 минутами спустя, около 7 часов 50 минут, и крылось нарушение президентского указа о моратории, иначе серийный убийца остался бы в живых.

Как следовало из докладной Благова, в указанный временной промежуток он проверял наружную охрану централа в преддверии предстоящей акции. Выходило, что, уйдя для проверки постов, он не поставил в известность своего помощника по дежурству капитана Быховского. Поэтому факс, пришедший в помещение дежурной части централа, остался на полчаса в виртуальном пространстве. Фактически с указом о введении моратория никто не ознакомился.

Сам же Петр Быховский, высокий, с внушительным животом туповатый верзила, которого в централе звали за глаза не иначе как «африканский бегемот», а то и попросту «Африкой», утверждал, что наружку, заодно и всю зону, проверял под утро не Благов, а именно он, Быховский. Что подтверждалось часовыми и старшиной надзорсостава, утверждавшим, что он не видел Благова еще с вечера, когда вскрывший вены зэк Пестриков был отправлен в медчасть.

За чтением докладных и застал Папушу Лаврик, неожиданно вошедший в кабинет. «Проспала Нинель, — с досадой подумал Папуша. — Впрочем, не ее вина, углядеть за ребятами из ФСБ невозможно, возникают внезапно, как этот ливень за окном».

— Уже читали, Федор Ильич? — с места в карьер поинтересовался Лаврик. — Утечка служебной информации — и куда? Прямиком в городскую газету.

— Шила в мешке не утаишь, — нервно начал оправдываться Папуша. — У нас с десяток человек сразу узнали о расстреле. Тут кроме исполнителя и врача, надзорсостав, судмедэксперт с санитарами, девчата из спецотдела, шофер, перевозивший труп на кладбище, похоронная команда. К тому же среди наших журналюг отец одной из жертв маньяка — Фальковский. Именно этот еврей еще и статью против введения моратория накатал.

— Я в курсе, его статью читал. Кстати, ею и Москва заинтересовалась. Но как секретный материал, да еще с фотографиями, попал в газету, следует разобраться.

Открыв дверь привычным толчком ноги, в кабинет вошла Нина с подносом.

— Утренние чай и кофе, Федор Ильич. Для бодрости, наверное, не помешают.

— Спасибо, Нина Николаевна, в самый раз.

Мысленно Папуша поблагодарил проворную Нинель. Ведь ее приход, как в минувших схватках на борцовском ковре, клинче в боксе, какая-никакая, а все-таки передышка.

— Чай, кофе? — повторил Папуша слова секретарши.

— Ограничимся чаем, лучше зеленым. — Лаврик настаивал, дожимал, взяв инициативу в свои руки. — Как все-таки информация попала в газету?

— Буду откровенным, Юрий Романович, — доверительно начал Папуша. — Уже за полночь звонил мне редактор этой газетенки, Калистратов. Прямо сказал, что он в курсе расстрела Милославского, требовал официального подтверждения, ссылаясь на закон об информации для СМИ. Я, естественно, ничего не сказал, ответил неопределенно, пригласив его в централ для беседы…

— Это мне известно. — Лаврик опустил в чашку с чаем кусочек сахару. — Что же ответил позвонивший редактор?