Книга 28 сантиметров счастья - Анна Шварц

— Она не призналась в измене? — спрашиваю я. Рустам цыкает.

— Нет. Она отрицала всё. Проваливай в душ. Разговор окончен.

— Рустам! — произношу громко я, когда он собирается уйти, — ты в этой же клинике делал тогда тест?

Он приподнимает бровь. Я напряженно смотрю на него, зная, что мои слова могут вызвать любую реакцию. Я сейчас играю со смертью. Я ведь не могу быть уверена, потеряв память, что Садаев однозначно отец моих близнецов. И мое шестое чувство может ничего не значить. Поэтому очень рискованно убеждать его в том, что не я обманщица… а кто-то другой.

Но ведь больше мне ничего не запомнилось. Больше не было воспоминаний, кроме как о его тату и о его запахе. Больше я никого не помню.

— Тебя могли обманывать именно там. Не я. Не твоя бывшая жена, — выдавливаю я, — почему бы не проверить?

— Ты понимаешь, о чем болтаешь? — в тоне Садаева скользят опасные нотки, а взгляд леденеет.

— Да, понимаю. В том, что кто-то тебя обманул, а пострадала та девушка. Невиновная девушка…

Я зажмуриваюсь и сжимаюсь, потому что в этот момент кулак Рустама врезается с треском в стену рядом со мной. Этот зверь наклоняется ко мне. Чувствую, как он выдыхает мне в лицо. Словно выпускает всю ярость этим выдохом, сбрасывает напряжение.

— Я, — медленно произносит он, оставляя на коже холодные мурашки, — повторю тест. Завтра же с утра. Все сделают при мне. Вообще все. И если вскроется, что ты тянешь время, Диана, тебе будет очень плохо.

Воздух вздрагивает рядом со мной — Садаев убирает руку и уходит, закончив на этом разговор. А я осторожно открываю глаза, чувствуя, как меня почти не держат ноги. Доплестись бы до душа…

Я ведь пытаюсь выбраться из этого кошмара. Изо всех сил. Но почему у меня такое ощущение, будто я собственными руками рою себе могилу?

Эпизод 25

Грязную одежду я кидаю в стирку и запускаю цикл с сушкой. Останусь я голой надолго, да и наплевать: Садаев уже увидел все, что мог. Обернусь полотенцем и все.

Душ я не нахожу, только джакузи, и пока я набираю воду, то замечаю, что на коленке откуда-то расползается черный синяк. Даже не могу вспомнить, где я его получила. Жалеть себя сил нет. Да и брату сейчас, наверное, хуже. Стыдно расслабляться хоть на секунду, пока он где-то в лапах врага, но ей-богу… не вонять же болотом.

— Мудак, — бормочу я, со злости выливая всю бутылку с пеной в воду. Над ней быстро появляется и начинает расти белая шапка. Я залезаю в ванну, в едва теплую водичку — потому что где-то было написано, что при беременности нельзя плескаться в горячей. Умываюсь, окунаю лицо прямо в воду, и откидываюсь назад, прикрыв глаза.

«Может его убить?» — предлагает мне мозг. Я не знаю, сажают ли беременных женщин в тюрьму, но идея мне кажется уже не такой плохой. Закончить этот ад. Спасти брата и себя. Может, в суде удастся доказать, что я делала это в полном отчаянии, в состоянии аффекта и мне дадут условный срок.

Пена уже белыми горами вырастает над джакузи. Вода неплохо расслабила мое тело, массажируя, и я не чувствую себя так, будто прямо сейчас сдохну. Спать хочется до головокружения, но мышцы и ноги зато не болят. Я сливаю воду и вылезаю, стряхнув с себя пену и обернувшись полотенцем. Выхожу из ванной и осматриваю жилье Садаева, осторожно передвигаясь на цыпочках. Везде тихо. Спит уже, что ли?

Я надеюсь, найти хоть какое-нибудь оружие. Если у меня не хватит духу пристрелить этого человека — хоть заставлю его отпустить меня. И брата.

Чертов ублюдок живет просто шикарно. Меня никогда не тянуло к роскоши, но тут даже сердце екает, насколько расстарался дизайнер. Я заглядываю в каждое помещение. Понимаю, что конкретно тут Садаев только работает — потому что спальни нигде нет.

Только потом я нахожу лестницу на второй этаж и тихо поднимаюсь по ней наверх. В первой же комнате на столе замечаю ноутбук. Подхожу ближе и перебираю документы рядом. Ничего, что рассказало бы о жизни этого животного. На столе нет ни фото, ни милых безделушек, ни какого-нибудь компромата.

Я открываю первый же ящик и замираю. Там лежит пистолет.

Мне сегодня везет.

* * *

Спальню я нахожу быстро. Стоит мне зайти в следующую комнату, где тускло горит свет, как я сразу вижу Рустама, который лежит на большой кровати. На темном постельном белье. Прикрытый одеялом по пояс. Спит, закрыв глаза и подложив руку под голову.

Темные волосы у него еще влажные — видимо, принял душ. Я замираю, прислушиваясь к его дыханию и испугавшись, что он сейчас проснется или просто окажется, что он лежит, а не дрыхнет. Но дыхание тихое и вроде бы глубокое. Я делаю шаг, надеясь, что под ногами не скрипнет паркет, но мое сердце стучит очень и очень громко. Я с этим ничего не могу поделать.

Взгляд то и дело падает на грудь, на мощные мышцы и темную тату. Не знаю, ради красоты она или имеет какое-то значение, но Садаеву идет: там череп, кинжал и кровь. И надпись на неизвестном языке. Такое животное, как он, точно не могло набить себе что-нибудь помягче.

Я поднимаю пистолет, прицеливаясь, и медленно, шаг за шагом, приближаюсь. Забываю, как дышать. Но уверенность, твердость и решимость никак не приходят. Одно дело — планировать убийство. Другое дело — хладнокровно выстрелить, поставив в плане точку. Нажать на спуск и смотреть, как этот зверь будет захлебываться своей кровью. Низвергнуть этого дьявола обратно в преисподнюю.

В этот момент Садаев открывает глаза и холодно смотрит на меня. Я обмираю на месте.

Черт.

У него вырывается усмешка.

— Принцесска, у тебя появились яйца, чтобы меня завалить? — интересуется хрипло он. Неужели услышал каким-то образом мои шаги? Дыхание или сердцебиение? Он ведь спал. По голосу слышу.

Жизнь сама поставила меня в ситуацию, где отступать некуда. Или я стреляю или начинаю его шантажировать.

— Отпусти моего брата, — твердо произношу я, — сейчас. Звони и прикажи, чтобы его вернули домой.

— Иначе что?

— Иначе выстрелю.

Не уверена в этом. Он не отводит взгляд, а мне трудно будет это сделать, глядя своей жертве в глаза. Мерзкий страх пробирает меня мурашками. Я даже передергиваюсь от неожиданности.

— Да ты не сможешь, — его губы снова дергаются в усмешке, — духу не хватит. Ты убивала когда-нибудь? Пушку-то хоть зарядила?

— Зарядила. Нашла у тебя патроны. Я стреляла в тире до этого, — выдыхаю я, — так что я умею это делать. Хотела тогда понравиться отцу. Чтобы он меня оценил. Поэтому будь уверен, что у меня рука не дрогнет.

Зачем я ему это рассказываю? Выдаю свои тайны. Садаев едва сужает глаза, когда я это произношу — в моем психологическом портрете, который он успел составить, появился еще один штришок. А у меня уже руки устают. Неужели он не боится? Я вообще не вижу в нем страха. Бешеная тварь.