Книга Вор - Александра Лисина

Но нет. До персональных телепортов, магических коммуникаторов, голограмм и прочих средств теле- и видеосвязи здешняя цивилизация, похоже, не доросла. Амулеты, правда, имелись у многих: защитные, сигнальные и даже, если Лурр не ошибся, с какими-то фишками, заточенными под атаку. Однако на старика в этом плане полагаться было нельзя – он в данном вопросе не разбирался. А видеть сумеречный мир, к сожалению, не умел.

Стража…

Да. Вот городская стража меня интересовала особенно. В частности, чем вооружена, где квартирует, какими полномочиями наделена, с какой регулярностью и по каким маршрутам перемещаются патрули. Однако Лурр и здесь ориентировался из рук вон плохо. Зато вместе с памятью о том, как патрули не раз и не два вышвыривали плохо одетого старика за пределы Старого города, мне передалась и неприязнь к местным блюстителям порядка.

А еще я совершенно случайно стал обладателем целого пласта знаний в области средневековой медицины. Местные травы, всевозможные отвары, примочки, примитивное шитье ран… сомнительное, конечно, но потенциально полезное приобретение. Обезболивающих же тут днем с огнем не найти. Ни аспирина на случай подъема температуры, ни антибиотиков…

Кошмар. Как они еще не перемерли такими темпами?!

Ах да, магия. Опять забыл. Но, думаю, не ошибусь, если предположу, что магическое исцеление – это процедура для избранных. И стоит, наверное, как целый флот регулярно прибывающих по Шарре кораблей.

Следующее, что я сделал, это спустился в подвал и опрокинул на себя пару ведер холодной воды, которую тоже сообразил запасти заранее. Затем натянул притащенные улишшами тряпки. Почувствовал себя почти в норме. Снова перекусил. Распихал по карманам монеты. И вот так, нервно грызя очередной золотой, рискнул выбраться на поверхность, заодно убедившись, что смена матрицы на возможности пребывания в сумеречном мире никак не отразилась.

Видимо, чужая личина не влияла на способности моей первоначальной формы. Поэтому я и на изнанке чувствовал себя нормально, и ночное зрение не потерял, и способность видеть мир в серо-зеленом спектре не утратил.

Правда, долго гулять по городу мы с малышней не стали – я не для этого столько мучился с личиной. К тому же с неприятным удивлением обнаружил в непосредственной близости от рынка сразу двух «гангстеров». В смысле, бродящих между домов и настойчиво что-то высматривающих карателей. Увидев издалека приметные кожаные пальто и татуированные морды, я быстренько оттуда слинял. От греха подальше заныкался обратно в подвал, где уселся в позу лотоса и, сжав в ладонях собственный хвост, принялся добросовестно рыться в неожиданно обогатившемся ментальном багаже.

Занятие оказалось на редкость утомительным. Воспоминания оказались неупорядоченными, путаными, и в них порой было нелегко разобраться. В памяти то всплывали картины из далекого детства, то им на смену приходили образы последних лет. Периодически появлялись не связанные никакой логикой воспоминания о событиях, встречах и ситуациях, которые не несли для меня никакой смысловой нагрузки. И в целом я чувствовал себя так, словно передо мной опрокинули «КАМАЗ» с целой кучей всевозможных вещей, и теперь, чтобы добыть оттуда что-нибудь ценное, приходилось перелопачивать горы мусора.

Потратив на это целый день, я ушел спать, решив в последний момент не снимать личину, чтобы не тратить потом время на ее восстановление. На следующее утро снова принялся за работу. По мере погружения в чужую личность все чаще начинал сомневаться в самоидентификации, но бдительно следящий за экспериментом хвост и тут оказался кстати, потому что каждый раз своевременно напоминал, кто я на самом деле, и вовремя выдергивал меня обратно, если становилось ясно, что мой разум вот-вот растворится в потоке чужих воспоминаний.

Я за такую заботу решил дать ему имя и назвал соседа Изей. Сокращенно от «изоморф», раз уж мы с ним теперь одно целое. Изя, между прочим, не возражал. Даже в какой-то степени обрадовался. А когда я поинтересовался, не чувствует ли он среди нас третьего компаньона, охотно подсветил крохотное темное пятнышко в моей попаданческой душе, на которое я прежде не обращал внимания.

Пятнышко нашлось где-то в необозримых глубинах моего разума и определялось как крохотный чужеродный комочек, каким-то чудом прилепившийся к нему с самого краю. Видеть я его, разумеется, не видел, но некоторым образом все же ощущал. Даже, пожалуй, вспомнил необычное чувство единения, ненавязчивой помощи и тех непонятных ранее мыслей и догадок «из ниоткуда», которые не раз меня выручали.

Выходит, это все время был ты? Тихий, пугливый и абсолютно незаметный сосед, умеющий так вовремя и, главное, быстро давать чрезвычайно ценные советы?

Комочек, кажется, почувствовал мое внимание, поэтому постарался ужаться до микроскопических размеров и вовсе исчезнуть из виду. Но больше этот номер у него не прошел. Я уже знал, что искать, и был намерен во что бы то ни стало наладить контакт.

Улишш… или просто Ули… был действительно слабым, неуверенным, отчаянно страшащимся меня существом, которого я мог бы сравнить с испуганно попискивающим мышонком. Ули боялся буквально всего: того, что я буду недоволен… того, что Изя его найдет и съест… того, что мне не понравится созданная им форма… одним словом, комплекс неполноценности налицо.

А тут опять чужие воспоминания накатили. Меня, стоило только упустить контроль, снова с головой окунуло в прожитую не мною жизнь. Наверное, если бы я при этом инстинктивно не позвал Изю и не попытался схватиться за Ули, то выкарабкаться из этого омута мне удалось бы далеко не сразу. Но мелкие удержали. Каким-то чудом все-таки помогли. И стали той самой незыблемой опорой, маяком, благодаря которому я больше не забывал ни себя, ни их, и научился сносно ориентироваться в том море информации, которым наградил меня старый травник Лурр.

И результаты не замедлили себя ждать. Всего через пару дней, забравшись в еще более глубокие слои чужих воспоминаний, я все-таки выяснил, кто такие каратели и почему к ним так трепетно относились простые люди. Узнал, что местное население поголовно уверовало в злые намерения собирателей душ и больше всего на свете опасалось, что их души после смерти попадут в вечное рабство без права на возрождение.

Еще я, к собственному удивлению, выяснил, что в местном языке всего двадцать три буквы, больше десятка различных диалектов, на каждое слово в зависимости от контекста приходится по два-три значения. А письменность настолько запутанная, что мои жалкие попытки ее понять с помощью подглядывания по определению не могли помочь в этом разобраться.

Попутно до меня дошла кое-какая информация по поводу двоедушников или шайенов, как их здесь называли. Оказывается, шайена было несложно распознать, так как одна из частей его тела, обзаведшаяся второй душой, обязательно проявляла самостоятельность. Чаще всего ею становилась голова. Реже – какая-нибудь из лап или дополнительный нарост на холке или спине. Отличительным признаком такого нароста являлся зубастый рот или иное приспособление, позволяющее шайену питаться.

О том, откуда берутся вторые души, воспоминания старика Лурра поведали гораздо больше хитроумного Шэда. Как выяснилось, местная наука объясняла их подселение «эффектом ослабления духа», когда по ряду причин личность хозяина становилась слаба, а для души-паразита появлялась возможность внедрения и хотя бы частичного контроля над телом.