Книга Николай Хмурый. Восточная война - Михаил Ланцов

Глава 2

1904 год, 3 мая, Санкт-Петербург

Николай Александрович завтракал в малом семейном кругу. Мама, супруга, дети, каковых, в отличие от исторического оригинала, у него было всего трое. И все трое были мальчиками. Здоровыми мальчиками. Одна беда – вся эта в целом счастливая семья оказалась в своего рода изоляции из-за негласного бойкота их со стороны остальных правящих фамилий Европы.

Первым звоночком стал «парад туземных свадеб», когда Николай Александрович обвенчал своих ближайших родственников с гавайской, сиамской, персидской и абиссинской принцессами. Придурь? Но терпимая.

Дальше этот Император России организовал нападение на Франца-Иосифа. И его люди вполне преуспели в этом деле, поставив Австро-Венгерскому монарху на задницу тавро. Этого не понял никто из августейших фамилий. Ну организовывал он на тебя покушения? Так ответь тем же. Но вот так унижать совершенно неприемлемо. Все-таки он помазанник божий, а не просто погулять вышел.

Финалом же, после которого Николай Александрович окончательно отвратил от себя весь Высший Свет Европы, стало взятие в жены Клеопатры де Мерод – юной французской танцовщицы, которой французский парламент скорее в шутку, чем на полном серьезе даровал титул «дочери святого Мартина». То есть официальной принцессы Республики, по аналогии со старинной практикой, принятой в Венеции.

Да, за нее дали приданое – Гвинею, Джибути и Новую Каледонию. Да, все оформили законно. Да, де Мерод были старинным бельгийским княжеским родом со славной историей. Но Клеопатра была танцовщицей, что в представлении Высшего Света тех лет считалось чем-то сопоставимым со шлюхой. Ее так и называли за глаза в кругах европейских августейших фамилий – «царская шлюха», а ее детей величали не иначе как ублюдками.

Нет, конечно, на отношениях с Россией как с государством это не сильно сказалось. По крайней мере, формально. Однако на все мероприятия закрытого клуба монархов приглашали официально только и исключительно Николая, подчеркнуто игнорируя его супругу и детей. Из-за чего он перестал их посещать. Тем более что на его официальные приглашения реагировали так же. Рассориться умудрились даже с датским королевским домом.

Клеопатра стоически переносила это унижение. Да-да, именно Клеопатра. Ради сохранения уникального имени супруги Николай организовал крещение ее в день памяти блаженной Клеопатры Палестинской. Так вот – она переносила это поведение Высшего Света стойко и никак, ни разу не продемонстрировала прилюдно своего раздражения или неудовольствия. Она знала, на что идет, постаравшись раствориться в делах семейных и общественных.

А вот Николая это задевало. Сильно задевало. Заставляя раздувать в России настоящий культ супруги как внутри страны, так и за ее пределами. Клеопатра то, Клеопатра это, Клеопатра здесь, Клеопатра там. И везде она – молодец. И везде – умница и поистине благородная натура. Мстя этим заносчивым засранцам за их поведение, ибо народ сравнивал и оценивал. И как-то так выходило, что «породистые» аристократки Высшего Света выглядели очень бледно на фоне фактурной, яркой и эффектной Клеопатры.

Так вот сидели они, кушали, беседовали.

И тут в столовую осторожно вошел не секретарь, а личный адъютант. Обычно такого не происходило. Адъютант в повседневном режиме обращался к секретарю и уже тот доносил информацию в «окна», когда у Императора было время почитать доклады и поработать с документами. Как правило, с лагом от получаса до пары суток, не больше. Однако в экстренных случаях адъютанты имели право на личный доклад круглосуточно в любых условиях и обстоятельствах. Чем этот парень и воспользовался.

– Дорогая, – кивнул Николай Александрович обеспокоенной супруге. – Мама, – сказал он, не забыв отметить и ее, после чего вышел вслед за адъютантом, который просто обозначил своим присутствием экстренность событий.

Вдовствующая Императрица Мария Федоровна проводила сына взглядом и посмотрела на Клеопатру. Та теребила салфетку и кусала губы.

– Вы переживаете? Отчего же? Не верите в Ники? – спросила она после того, как служанка по ее кивку вывела внуков. А следом и остальные удалились, не мешая их разговору.

– Вы не хуже меня знаете, что он увлекся. Нельзя же так. Мне кажется, что он ведет войну со всем миром. Они его убьют…

– Франц-Иосиф уже пробовал убить. Закончилось это очень печально для его афедрона, – усмехнулась Мария Федоровна.

– Я не об этом выжившем из ума старике. Мне… – Она осеклась и замолчала, уставившись в тарелку.

– Что? Говорите, раз начали. Он ваш супруг, но и мой сын. Я тоже переживаю.

– Меня уже не раз просили найти способ его успокоить. Намекая, что иначе все закончится очень печально. Для всех нас. И для меня, и для него, и для наших детей.

– Кто намекал? – подалась вперед Мария Федоровна, лицо которой приобрело хищные черты.

– Передавали через моих родственников, но… Вы же знаете, кто за ними стоит?

– И кто же, по вашему мнению, за ними стоит? Хотя, впрочем, это не так важно. И так все ясно. Вы Ники говорили?

– Я боюсь. Он ведь не уступит. Его это скорее разозлит и раззадорит. И бог знает, чем все это закончится. Мне страшно… очень страшно. За себя – нет, я знала, на что иду. Мне страшно за него… и за них, – кивнула она на то место, где сидели ее сыновья. – Зря он на мне женился…

– Ваш брак ничего бы не изменил, – отмахнулась Мария Федоровна. – Понимаете, милочка, наш Ники считает, что он стоит выше всех остальных монархов Европы. Что он единственный законный наследник Византии и, как следствие, Римской империи. А все эти, – небрежно махнула она рукой, – просто полудикие правители варварских королевств. Такой взгляд на жизнь неизбежно ведет к конфликтам. А то, что он взял вас в жены, не причина, а следствие его взглядов на жизнь и свою миссию. Что такое? Вы побледнели. С вами все в порядке?

– Безумие… Это же безумие…

– Именно оно толкало нашего Ники заниматься возрождением России. И вы не хуже меня знаете, каких выдающихся результатов он достиг. Я поначалу тоже боялась, но, почитав кое-какие старинные сочинения, пришла к выводу, что такая убежденность – единственный путь к успехам. Монарх, полный сомнений и колебаний, никогда не добьется ничего по-настоящему славного. Помните, вы рассказывали мне слова Ники про «блаженство нищих духом»? Помните, что он тогда вам сказал?

– Конечно! – кивнула Клеопатра. – Он сказал: «Определенно, тщеславие – мой самый любимый из грехов». О боже! Вы думаете?

– Он знал, о чем говорил, – с грустной улыбкой произнесла Мария Федоровна. – После крушения поезда мой сын совсем переменился. Поначалу я его не понимала и даже боялась. Он стал таким хищным… таким безжалостным… В былые годы он никогда бы не приказал стрелять в своих дядьев и племянников. Никогда. А тут, поговаривают, что лично застрелил Николая Николаевича-старшего. Его прадед, Николай Павлович, тоже был довольно крут и твердой рукой разогнал восстание двадцать пятого года. Но такой хладнокровной безжалостности, с которой наш Ники расправлялся с родственниками, покусившимися на его власть, в нашем роду отродясь не было. Он ведь спровоцировал своих дядьев на выступление, чтобы разом прихлопнуть. Без жалости и хотя бы толики сожаления. Да, Петр Великий был суров и даже велел казнить собственного сына. Но то – единичный случай. А тут – поистине имперский размах… поистине византийское коварство. Что-то подобное могли себе позволить только правители в державе ромеев да отдельные правители средневековой Италии.