Книга Рождественский пес - Даниэль Глаттауэр

Они говорили обо всем и ни о чем. И то и другое было интересно. Макс, как с удовлетворением отметила Катрин, совершенно не умел развлекать. Те, кто это умеет, обычно никому не дают сказать ни слова. Через пару часов их развлекательная программа заканчивается. Они нажимают на клавишу «повтор» и прокручивают свои лучшие «номера» еще раз. Иногда им удается заставить публику проглотить их хиты в третий раз. После этого наступает окончательный «перерыв в радиотрансляции». И тогда они вынуждены быстро предпринять что-нибудь невербальное. Или поменять публику.

Макс был не такой. Проговорив о себе дольше чем десять секунд, он начинал буксовать, бросался на поиски подходящего перехода и предоставлял слово Катрин. Ей не приходилось долго раздумывать, что сказать: он сам целенаправленно спрашивал обо всем, что его интересовало. Она удивилась, как мало у нее оказалось тайн от него и как легко ей было выдавать ему о себе сведения сугубо личного и семейного характера.

В какой-то момент дошла очередь до неизбежного вопроса:

— А твой друг?

Вопрос был сформулирован по-джентльменски абстрактно. Катрин попыталась воспользоваться этим обстоятельством:

— Какого ты имеешь в виду? У меня несколько очень близких друзей.

— Того самого, который не ест грушевый пирог.

Это уже звучало не по-джентльменски конкретно.

— Ах, с ним уже все кончено. — Это даже нельзя было назвать слишком грубой ложью. — Не стоит даже тратить время на разговоры о нем, — прибавила она и почувствовала гордость за себя, оттого что ей удалось так быстро выйти на чистую правду.

— А у тебя? — спросила она, чтобы окончательно снять своего бывшего друга с повестки дня.

— У меня сложная история, — ответил Макс подавленно и начал тереть одну о другую подушечки больших и средних пальцев, словно пытаясь что-то раскрошить. — Но об этом я расскажу тебе в следующий раз, — сказал он и демонстративно посмотрел на часы.

Было, наверное, около пяти. За окнами уже стемнело. У Катрин засосало под ложечкой.

— У тебя есть еще какие-то планы на сегодня? — спросила она с профессиональной приветливостью, как будто это ее мало интересовало.

— Да, вечером ко мне придет подруга.

Катрин показалось, будто в стенки ее желудка впился колючками целый куст крыжовника.

— Это она и есть твоя «сложная история»? — спросила она.

— Натали? Нет, она всего лишь несложное исключение из «сложной истории», — ответил Макс и улыбнулся как человек, который знает, что то, чему и как он улыбается, никому, кроме него, не может показаться поводом для веселья.

— А что у вас с ней за отношения?

Что это на нее вдруг нашло? Задавать такие вопросы! И что за тон?

— Половые, — бесстрастно ответил Макс и так глубоко заглянул ей в глаза, что наверняка заметил ее секундную клиническую смерть.

«Это нехороший ответ, — подумала Катрин. — Совсем нехороший ответ».

— Но это совсем не то, что ты думаешь, — поспешно прибавил Макс.

Однако было уже поздно. Катрин уже не думала. Она почувствовала, как ее ноги получили откуда-то строгий приказ как можно скорее покинуть квартиру, не нарушив приличий.

— Как?! Уже пять?.. — вскрикнула она в ужасе и, вскочив на ноги, двинулась под финальные обрывочные реплики к выходу.

— Ты уже уходишь? — сказал Макс.

Она не смотрела на него. Его голос звучал испуганно, но ей некогда было размышлять на эту тему. Она боялась взрыва эмоций. Она даже не знала, какие эмоции могли вырваться наружу, но чувствовала в себе готовность к их эскалации. У двери он обнял ее и быстро поцеловал в обе щеки. Эти сухие поцелуи причинили ей почти физическую боль.

— Когда мы увидимся? — спросил он.

— Я позвоню, — ответила она с ледяной приветливостью и с садистской вежливостью прибавила: — Спасибо за пирог и кофе.

— Давай встретимся в ближайшие дни, хорошо? Пожалуйста! — крикнул Макс ей вслед.

Она не откликнулась. Стук ее каблуков по каменным ступенькам быстро удалялся. Его можно было бы перевести приблизительно так: «На этом наш роман закончен».

На улице все еще густо валил снег. Катрин закрыла шарфом лицо и понеслась по парку Эстерхази. «Значит, у него несложные половые отношения. С чем вас и поздравляю!» — подумала она. На подошвы ее ботинок налипли снежные гири. Она стряхнула их. Потом пошла еще быстрее. Ей хотелось убежать, оторваться от себя самой. В груди кололо. Колючки крыжовника! Все внутри было в этих чертовых колючках крыжовника. Шарф сполз на грудь. Воздух был обжигающе ледяной. И в перспективе — никакого тепла. Оранжево-красный диван уже, наверное, опять занят. «Поздравляю, Катрин! Молодец, тебе можно позавидовать!» — думала она.

Снег хлестал ее по лицу и тут же таял. Крыжовник, тяжелые, колючие, перезрелые ягоды. «Так-так… Значит, несложные половые отношения… Но это совсем не то, что я думаю!..» А она и не думала, ее глаза были мокрыми снаружи и влажно-затуманенными изнутри. Они горели. Крыжовник, целые корзины колючего, водянистого крыжовника! Она кулаками стирала со щек эти мокрые колючки и неслась дальше, все быстрее и быстрее. «Натали, говоришь? Несложное исключение?.. Зараза!..» Ее тяжелое дыхание заглушало судорожные всхлипывания. Она ненавидела снег. Ненавидела Рождество. Широко распахнув глаза, она вдруг почувствовала себя старухой. У нее появилось ощущение, что она потеряла все, что могло сохранить ее молодость. И что у нее нет ни сил, ни надежды когда-нибудь вернуть утерянное и остановить стремительно прогрессирующий процесс старения.

Макс уже взялся за трубку телефона, чтобы отменить встречу с Натали, как та вдруг позвонила в дверь. Он даже на секунду задумался, что бы такое соврать, чтобы не впускать ее в квартиру, — скарлатина, оспа, ящур, что-нибудь с мерзкой сыпью или пеной изо рта, с высокой температурой и опасностью инфекции уже при одном только зрительном контакте.

Он не просто не хотел ее, он не мог себе даже представить, что в нем проснется желание. Он даже не хотел, чтобы это желание проснулось. Потому что для желания нужны чувства, а чувств не было.

Но вопрос о замене запланированной развлекательной программы некой альтернативой не стоял. Телефонная преамбула Натали к предстоящей встрече звучала так: «Я опять тебя хочу. У тебя. И на этот раз не уйду, пока не кончу». Максу, наверное, следовало ответить: «Браво, детка, ценю твою прямоту». Низким, хриплым голосом — для большей убедительности. Но он предпочел воспользоваться своим естественным голосом и выдавил из себя всего лишь жалкое: «Ну так приходи!»

И она пришла.

— На весь вечер я у тебя остаться не могу, потому и пришла пораньше, — заявила она с отшлифованным до зеркального блеска юношеским цинизмом.

При этом она прищурила глаза и поднесла нервные тонкие руки к воротнику — так, словно собиралась рывком расстегнуть молнию своей зимней кожаной куртки. Надетой, вполне вероятно, на голое тело. Это, конечно, всё мужские фантазии, но от Натали можно было ожидать чего угодно.