Книга Особое чувство собственного ирландства - Пат Инголдзби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В детстве мы к своим плоским животам относились как к должному. Не уделяли им ни единой мысли, поскольку втягивать нам было совсем нечего. Болтали с девчонками без малейшего напряжения мышц. Нам незачем было носить мешковатые рубахи, ничего такого. Удавалось целиком сосредоточиться на том, чтобы произвести впечатление. Мы источали уверенность в себе, поскольку спереди у нас ничего не выпирало. С наших коков капал бриолин, и мы с оттяжечкой произносили загадочные фразы, усвоенные у Буяна Йейтса из «Сыромятной плети»[103]. У него живот тоже был плоский.
Кажется, втягивать живот я начал примерно в пору «Битлз». Сперва возникло отрицание. «Этот вот излишек не имеет ко мне никакого отношения. Я его впервые вижу. Он совершенно точно чей-то чужой». А затем я встал перед зеркалом и подумал: «Боже… должно быть, это какая-то ошибка. Зеркало возвращаю прямиком в магазин. У него явно нет никакого представления о мужском теле».
Моим любимым «битлом» был Джон Леннон. Когда он вошел в пору пухлого животика, я по-честному верил, что он устроил это ради меня. Почти слышал, как он говорит Брайену Эпстайну: «Тому парняге Пату сейчас нелегко с его лишними дюймами, а потому я, пожалуй, прибавлю чуток у себя на экваторе, пусть Пату радость будет». Ум принялся скармливать мне всевозможные липовые данные. «Ой, да ну все у тебя мировецки. Что они значат, между нами, друзьями, говоря, — эти дюйм-другой? В смысле, ты глянь вон на того парня… как вообще можно позволять себе так распускаться?» А затем вновь глянул в зеркало. А-А-А-А-А-ААХ-Х-Х-Х-Х!!!
Стало казаться, то с девчонками у меня ладится под ложными предлогами. Мышцы у меня на животе работали сверхурочно. «Интересно, будет ли ее тянуть ко мне, если я отпущу тормоза? Может, по миллиметру за раз попробовать в ближайший месяц. Так она уж точно не заметит».
Прошлый сход одноклассников получился великолепно. Пара-тройка десятков парней сосредоточивались на своих брюшных мышцах как ненормальные. Полный зал острого напряжения жилетных пуговиц. Тоскуешь, что нет на стене плаката: «Зал особого назначения, брюшное убежище. Отпускайте тормоза, ребята, как только услышите сигнал». А затем — по сигналу — раздастся чудесный одновременный хлоп. О, вот это облегчение. Лысины в миллион раз лучше. Они сзади, и тебе их не видно.
Так что же плохого в том, чтобы выглядеть на свой возраст? Почему это преступление — быть шестидесятис-чем-то-летним и выглядеть на свои? Ни разу не видел я старика, который сказал бы: «Вот же здорово, я совершенно в ладу с природой… мне сегодня семьдесят два, и как раз на них я выгляжу». Прошлым летом я познакомился с одной американкой, и где-то там была настоящая она, пытавшаяся выбраться наружу. Напомнила мне Главпочтамт, когда его ошкурили и на нем отреставрировали статуи. Понимаешь, что здание древнее, но отыскать его старые части вроде как не выходит. Голос у той американки был как у моей бабушки, но волосы — копна сахарной ваты на палочке. Практически Шер, с приплясом выбравшаяся из временнóго тоннеля не с того конца. Очень смущает. Я не понимал, уступить ей место в автобусе или сказать: «Йо, самое время зажечь на улице»[104].
Я б шепнул на ушко Клиффу Ричарду[105]. Брось, Клифф, голову нам всем морочить. Покуда ты упорно скачешь, окутанный этой своей золотой аурой, нам со своими сморщенными организмами никак не примириться. Всякий раз, когда ты попадаешься мне на глаза, я следом целый час провожу перед зеркалом, массируя себе лоб.
Нас вынудили поверить, что старости нужно избегать любой ценой. Диск-жокеи ставят в честь почтенных пожилых граждан пластинки и приговаривают, что «старость в радость». Очень сомневаюсь, убедит ли меня это, когда выпадут все зубы, внуки дорастут почти до пенсии, а ужин я смогу разглядеть только с лупой.
Вчера я сообщил кому-то, что мне сорок девять. Человек сказал, чтоб я бросил втирать ему очки: дескать, тридцать мне и ни днем больше. В тот миг я бы с радостью переписал на него свое завещание. Лучше способа по-настоящему полюбиться совершенно постороннему человеку и не придумаешь. Просто поинтересуйтесь его возрастом. Когда вам ответят, не верьте ни единому слову. Выразите изумление. «Боже ты мой, да не может такого быть ни за что… вы же форменный подросток!» Ваш собеседник будет готов умереть за вас.
Старики-пенсионеры теперь называются гражданами преклонного возраста. У нас по-прежнему есть люди, которых мы именуем бабками и дедками. Надеюсь, они всегда у нас будут.
Вот бы пожилые люди перестали так со мной поступать. Мы едва успели познакомиться, мило болтаем. Моя новая пожилая знакомая рассказывает мне кучу всякого удивительного о гужевом транспорте, о Саквилл-стрит[106] и о десяти пинтах «Гиннесса» за пенни. Ладим с ней так, что аж дым коромыслом, и если б расстались вот сейчас, эта моя новая приятельница отправилась бы прямиком домой и сказал бы: «Познакомилась тут в автобусе с милейшим человеком». Вопрос возникает, когда его меньше всего ждешь: «Сколько мне лет, как думаете?» Чувствуешь себя так, будто тебе под сиденье сунули динамитную шашку с медленно тлеющим фитилем. Попытка у тебя будет всего одна — и хорошо бы промахнуться хотя бы лет на пять ниже. «Ну, скажу вам для начала так. У вас яснейшая память даже для человека вполовину младше вас. Более того, когда моя бабушка была на двадцать лет моложе вас, она уже смутно помнила кое-кого на тридцать лет старше, хотя вы сейчас смотритесь лет на пятнадцать моложе, чем она в ту пору, — а та уже с палочкой ходила». Вы чуете, что фитиль укорачивается с каждой секундой.
«Ой нет. Ладно вам, говорите. Подумаешь, ерунда какая — угадать, мы же друзья? В смысле… никаких моих чувств вы не заденете. Сколько мне лет дадите?»
Вы шевелите мозгами: у этой дамы бесплатный транспорт, но бабушка двадцать с чем-то лет так ездила… хм, выбрать число между шестьюдесятью пятью и восьмьюдесятью, вычесть десять и… э-эм…
«Знаете, что я вам скажу? Один очень мудрый человек изрек — греческий философ, кажется, или кто-то, — он однажды изрек: вам столько лет, на сколько вы себя ощущаете, — и если вы себя ощущаете на десять лет старше, чем вам есть сейчас, я бы все равно скинул лет пятнадцать, а значит, вам на пять лет меньше, плюс-минус пара месяцев». — И это примерно вся лапша, какую вам позволят развесить по ушам. — «Ладно, ладно, я б сказал… Я б сказал, вам за шестьдесят пять, это точно».
