Книга Повязанный кровью - Павел Корнев

– Ничего. Куда идем?

– В порт. Запомни: все серьезные вопросы у нас решаются не в магистрате, а именно там. Что бы об этом кто ни думал.

– А что, кто-то еще думает иначе? – усмехнулся я, по жизни в Альме прекрасно представляя, какие деньги крутятся в портах Западного побережья.

– Думают, а как же. Только вот с тех пор, как камнееды[17]за проезд по Тан-Норльскому ущелью[18]плату вдвое подняли, таких поубавилось. – Плотник свернул к массивным воротам рынка, рядом с которыми переминались с ноги на ногу солидные дядьки в возрасте, все как один с лазурными перевязями через левое плечо.

– А это еще кто? – удивился я. – Неужто ополченцы? Разве в Геладжио стражников не хватает?

– Хватает, даже перебор, на мой взгляд. – Плотник махнул рукой десятнику ополченцев и, не дожидаясь ответного приветствия, прошел в ворота. – Но их на рынок добрым людям пускать не с руки. Это все равно, что козла в огород запустить. Нет, цеха сами очередность караулов установили. Своими силами оно надежней. И мзду не берут.

– Магистрат не против? – Мне показалось, что с соседней улицы в сопровождении двух монахов-патриканцев вывернул хмурый Арчи, но остановиться и убедиться в этом я не рискнул – не ровен час, Плотника в толчее из виду потеряю.

– А им-то что? Эти пройдохи никогда внакладе не останутся.

Гаспар уверенно втиснулся в снующую по рынку толпу, и я, оставив при себе поднакопившиеся вопросы, приложил все усилия, чтобы от него не отстать. А это оказалось совсем не просто. Мой спутник чувствовал себя в сутолоке как рыба в воде, и пришлось поднапрячься, протискиваясь между тележками, коробами, сваленными в кучу мешками и суетившимися вокруг всего этого безобразия покупателями и торговцами.

Шум, гам толчея. Крики продавцов, тычки локтями, протянутые руки. Заваленные свежей морской рыбой длинные ряды, скользкая от чешуи земля. И тут же рыба – соленая, вяленая, копченая. Все ничего, но – аромат…

К счастью, вскоре Гаспар перешел в мясные ряды, где народу было гораздо меньше. Рубщики мяса в заляпанных кровью дерюгах разделывали коровьи и овечьи туши прямо на глазах у немногочисленных покупателей. Стук тесаков о кости и деревянные чушки, свернувшаяся кровь на иссеченных ножами прилавках, жужжание жирных зеленых мух. Одинокие крики водоноса перекрывала хриплая грызня сошедшейся в схватке за мосол стаи дворняг.

Мясные ряды вскоре закончились, и, оглянувшийся Плотник, махнув мне рукой, свернул к торговцам овощами. Дальше шла бойкая торговля сырами и копченостями, после продавали ткани, выделанную кожу, конскую упряжь, седла, резные деревянные игрушки, посуду, сети и рыболовные снасти. Небольшой свободный от торгашей пятачок оккупировали уличные циркачи: визжали скрипки, гудели дудки, над толпой по натянутому шнуру вышагивал акробат, а наряженный в трико в черно-белую клетку мим, кривляясь, выпрашивал медяки.

И снова пришлось протискиваться через толпу. Высматривали свежую зелень отправленные за покупками кухарки, сновали меж людей коробейники, до хрипоты торговались приехавшие из соседних деревень крестьяне, выискивали товары подешевле небогато одетые домохозяйки, и носились туда-сюда оборванцы… А ко всему прочему – визг ножей на точильных кругах, скрип тележных колес, клекот живой птицы, конское ржание, звон колокольчиков на входе в лавку торговца диковинками и голоса, голоса, голоса…

– Рыба, свежая рыба! Камбала, морской окунь!

– Эльза, представляешь, Марта с Валентино помолвку расторгла. А такая пара была!

– Какая пара? Он кривой, она тоже не красавица! О приданом, наверное, не столковались.

– Сельдь, сельдь!

– Слышь, кум, пшеница второй раз за седмицу подорожала.

– Да что ж за напасть такая, Господи!

– Орки у заозерцев поля пожгли.

– Платки пуховые, шали! Недорого!

– Ножи разделочные, сети, багры!

– Эй, Андриано, говорят, – соль подорожает.

– Брешут. Это Джузеппе, прощелыга, слухи распускает, чтобы лежалый товар втридорога загнать.

– Квас, вода, пиво, морс! Квас, вода, пиво, морс!

– Кукуруза горячая! Пирожки с мясом, картошкой!

– Заклепки, гвозди сапожные. Дешево!

– Пироги, кулебяки с рыбой, грибами, капустой! Только из печи!

– А Джеронимо, подлец, с женой аптекаря спит.

– Тунец! Угорь! Крабы!

У входа в лавку торговца южными специями дорогу нам загородили два дородных горожанина, и, протискиваясь между ними, я невольно замедлил шаг, прислушиваясь к заинтересовавшему меня разговору.

– Из Эр-Исто три корабля давеча пришли. Племяш говорил, ткани и ковры неплохие привезли. А нитки не бери – гнилые.

– Вино не привезли?

– У братьев Карлито пираты чуть барк на абордаж не взяли, пришлось бочки в море выкидывать. Болтают, не кто иной, как Просперо Одноглазый на своей «Крылатой деве», гнался. И знаешь где? Неподалеку от Ринвильда!

– Совсем распоясались…

– Ничего, сколько веревочке не виться… Слышал небось, на той седмице «Черную ласточку» захватили?

– А то! Все, отплавался Жиль Кангар! Ты как знаешь, а я непременно пойду посмотреть, как его четвертовать будут!

Кангара изловили? Ну надо же!

Когда я уже окончательно ошалел от непрерывной толчеи и сливающихся в один сплошной гул голосов, Гаспар наконец вывел меня к выходу с рынка. Снова кивнул ополченцам и, даже не обернувшись, зашагал туда, где за крышами припортовых складов качались мачты кораблей. Слева возвышалась серая стрела маяка.

И какую тень Гаспар на рынке забыл? Неужели нельзя было просто обойти его по соседним улицам? Вряд ли мы от этого потеряли бы хоть сколько-нибудь времени.

Я уже догнал Плотника и собирался поинтересоваться, так ли было необходимо переться через рынок, когда почувствовал неприятный запах. Что-то сдохло?

Нет, не сдохло – в это время мы по небольшому мостку переходили через вдающийся в берег широкий канал, в который из обложенной камнем трубы стекал мутный поток нечистот. Запах моря непередаваемо-отвратительным образом смешивался с вонью гниющих водорослей, дохлых крыс и покачивающихся на волнах объедков и только усиливал зловоние текущих из канализации нечистот.

Гаспар покосился на мою кислую физиономию, но, промолчав, закрыл нос полой плаща и прибавил шагу. Забыв про все вопросы, я устремился следом. Твою тень! Хорошо хоть желудок пустой, а то бы точно вывернуло.