Книга Проданная - Кира Шарм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пальцы простреливает током, когда я все же прикасаюсь к пряжке его ремня.
Расстегиваю, чувствуя, как руки холодеют и немеют.
Тяну язычок молнии, звук которой кажется мне таким оглушительным, что закладывает уши. Он теперь останется со мной, наверно, навсегда.
— Быстрее. София, — новый ледяной приказ звучит очередной пощечиной. В нем нет ни капли страсти, ни грамма человечности. С проститутками, наверное, и то разговаривают иначе.
Но быстрее не выходит, — пальцы не слушаются, медленно, наверно, даже слишком, тянут вниз брюки и белье под ними.
Его член тут же будто выстреливает, освободившись. Ударяет меня по лицу.
Горло перехватывает спазмом от сдерживаемых слез, уже готовых прорваться против моей воли. Впервые в жизни я вижу эту часть тела у мужчины. Это будет мой первый настоящий сексуальный опыт. И мне теперь до чертиков жаль, что он выходит вот таким! Черт! Черт бы сто раз и еще столько же побрал бы Стаса Санникова! Если бы не он, у меня хотя бы была бы возможность свой первый раз прожить, прочувствовать совсем иначе! Если бы он еще тогда не заклеймил бы меня той пьяной, больной, дьявольской страстью, после которой я просто не могла воспринимать других мужчин!
Его член действительно, по-настоящему, огромный.
Переключаюсь на то, что должна сделать от сожалений по своей судьбе. На это еще придет время, но только когда останусь одна.
С ужасом понимаю, что вряд ли смогу сделать то, чего он хочет. Это не поместится в мой рот! А если и поместится, то всего на небольшую верхнюю часть!
На широкой красной головке появляется капля смазки. Его орудие снова дергается, будто крича о нетерпении своего хозяина.
Он не просто до невозможности широкий. Он еще и невероятной длины! Обхватить рукой не выйдет больше, чем на половину!
Резкий, пряный запах бьет в нос, проникает под кожу, почти впитывается в меня. Нет, он не противен, наоборот, от него почему-то начинает плыть и кружиться голова… Черт…
— Чего ты ждешь. София. Приступай.
Его пальцы зарываются мне в волосы, слегка давят на голову, подталкивая ближе…
А я немею. Меня просто заклинивает.
И дело не в том, что не умею ничего, что в первый раз вообще мужской орган вижу, да еще вот так, на коленях. Нет. Просто заклинивает, — он всего. Он унижения этого сумасшедшего, запредельного, от того, как он позволяет себе об меня ноги вытирать.
И это сильнее, чем страх.
Чувствую, еще немного — и меня просто сорвет. До истерики.
Я не умею держаться. Не умею стоять на коленях. Особенно, в психологическом смысле! Я ведь всю свою жизнь умела бороться!
Лучше бы он меня убил.
Раз уж решил, что я должна расплатиться за все грехи отца перед ним. Были они на самом деле настолько страшными, как уверен Санников, или нет. Но так… Так гораздо хуже! Нет, так просто невозможно!
Зря я согласилась на этот договор. Я не смогу. Не выдержу. Не так!
После этого, если сейчас покорюсь, если послушно сделаю то, что он приказывает, я никогда больше не смогу гордо и с достоинством распрямить спину. Не смогу без стыда и отвращения посмотреть себе в глаза в отражении зеркала. Не смогу. Даже среди тех, кто никогда не узнает об этом. Потому что это мой внутренний предел, моральный слом. Полнейший.
Я готова была поддаться напору его страсти. Спать с ним. Да. Это бы я пережила, пусть даже и осталась в доме Санникова пленницей.
Но это…
На такое я не способна даже ради Маши! Я не могу!
«Раньше надо было думать» — добивает меня здравый смысл внутренним голосом.
Конечно, раньше. В этом мире договоренностей не меняют и на попятные не идут.
Но я даже от Санникова не ожидала вот такого!
— София, — металлический голос звучит хрипом.
Заждался. Вон, член издергался весь перед моим лицом.
— Посмотри на меня, София.
Ничего человеческого в голосе. Один подавляющий приказ. Властный. Металлический. Холодный.
И если раньше я могла хоть как-то ему сопротивляться, сохранять себя, то теперь, полностью голая на коленях перед его членом. Не могу.
Неужели этот человек будил когда-то во мне безумную страсть? Неужели его я считала идеальным рыцарем, отдав ему свою первую трепетную влюбленность?
Он сломал меня уже дважды. Обломал тогда впервые начавшие резаться крылья, когда даже не перезвонил, чтобы хотя бы поинтересоваться, как я себя чувствую и потом, после той ночи.
Теперь уже добивает. Крушит. Размалывает в жалкий песок.
Он просто чудовище! Как я могла думать, что смогу продержаться?
— София.
Вижу, как огромные руки сжимаются в кулаки. До хруста… Ударит? Этого я боюсь гораздо меньше, чем всего остального.
Медленно поднимаю голову, встречаясь с его глазами. В моих больше нет вызова. Я уже почти мертвая кукла. Можешь праздновать свой триумф! Тебе за час удалось перевернуть во мне все, что только возможно.
— Твою мать, — резко, сквозь зубы.
Руки хватают меня за подмышки и резко дергают вверх.
Прижимает в себе, так близко, что я будто под кожей… внутри ощущаю его огромный каменный член, упирающийся в мой живот.
Скулы саднит от боли, так жестко он их сжимает.
И пламя ненависти, злобы в глазах и еще чего-то совершенно бешенного, безумного. Как будто он теряет контроль. Становится животным. Разгоряченным, неспособным ни слушать, ни реагировать адекватно.
— Я ведь давал тебе шанс, София, — цедит сквозь зубы, сквозь сжатые до предела челюсти. — Два шанса. Для меня это запредельно много. Обычно и одного не даю. Так чего теперь ты корчишь из себя жертву? Ты все выбрала сама.
Отпускает мое лицо, проводит руками вниз по телу, слегка прижимая.
И того, что бушует сейчас в его глазах, я даже близко понять не могу.
Там грозовые волны.
Почерневшее серебро, яростные вспышки.
Будто растрескивается все, крушит вокруг себя на расстоянии километра. Они полыхают, эти дьявольские глаза. Как и опаляющее меня рваное дыхание. Будто вулкан у него внутри и только какие-то секунды отдаляют от взрыва, что камня на камне по себе не оставит.
Рывком дергает за бедра вверх.
Прижимает к себе так крепко, что трещат ребра.
Закидывает мои ноги себе за спину, заставляя обвить его сзади.
Теперь я снова все распахнутая перед ним. На максимум. Чувствую, как его каменная, огромная, дергающаяся жаркая головка упирается прямо в мой вход. Надавливает, жадно пульсирует. А я — раскрыта до предела…