Книга Её невыносимый лжец - Жасмин Майер

Андрей: «Я все-таки спрошу, а кем ты работаешь на этой второй работе?»

Соня: «Копирайтер. Пишу статьи на разные темы. Порой, самые сумасшедшие. Как эта. Так что?»

Андрей: «Если честно… То нет, не занимался. Ни в машине, ни даже в самолете. Я правильный, помнишь? И, судя по всему, дофига всего упустил в этой жизни».

Андрей: «И кстати, когда ты закончиваешь сегодня? Я мог бы подъехать за тобой. На своей огромной машине» И смайлик с хитрой улыбкой.

Соня: «Я и сама на машине».

Андрей: «Черт!»

Соня: «Я заканчиваю в пять, и обратно вернусь на своей машине, мне еще Алю забирать. Но ты тоже можешь подъехать ко мне на работу, если ты свободен. Я покажу тебе, как танцую».

В студии есть пилоны, и станцевать перед Андреем в студии будет всяко проще, чем пытаться изобразить этот танец дома со стулом, в качестве реквизита.

А еще в эти дни, обычно, я была той, кто закрывала студию. Моя тренировка была последней, и Света, и девочки за стойкой уходили раньше, оставляя мне ключи. Грех было не воспользоваться этим.

Я облизнула губы в предвкушении и увидела на экране телефона одно-единственное слово, которое буквально кричало о нетерпении:

«АДРЕС».

***

После того, как со статьями было покончено, я снова набрала маму. Не отвечать на звонки с первого раза — было ее любимой привычкой, поэтому я не особенно волновалась за нее. Другое дело, если я оставляла хоть один звонок без ответа. Мама сразу вызывала МЧС. Что позволено родителям, не позволено их детям, я давно смирилась с этим.

В этот раз мама все-таки ответила.

Мы говорили о каких-то мелочах, и я никак не могла заставить себя перейти к главному, когда она вдруг спросила:

— Вокруг тебя не появился какой-нибудь видный холостой мужчина?

Это что? Хваленное материнское чутье?

— Просто я выяснила правду, Соня. На тебе был венец безбрачия, а еще черный сглаз. Я провела два дня с вещуньей Оксиньей, она сделала все возможное, чтобы снять с тебя эти проклятья! И после всего карты, Соня, карты обещали тебе вальта бубей! И скорую свадьбу. Так что там, появился какой-нибудь мужчина поблизости? Ты сейчас где?

— Я в кафе, мама, — медленно отозвалась я.

— Мужчины там есть?

— Один. Сейчас облизывает витрину с пирожными. На вид ему года три.

— Соня, я серьезно! Если не о себе, подумай хотя бы об Але! Ей нужен отец для полноценного развития! Может, пора сбавить планку Соня? Оглянись. Просто больше не ищи принца. Хорошего мужчину нужно лепить собственными руками, понимаешь? А ты как будто ищешь готового…

— Получается, все это время я думала о себе, да? И совсем не думала о дочери? Мама, хватит!

— Нет, Соня, не хватит! Я из кожи вон лезу, чтобы помочь тебе. Сегодня вечером еду в Калугу, в монастырь святой Екатерины. Поставлю за тебя свечку. Попрошу послать тебе хоть какого-нибудь мужчину, Соня!

— Мне не нужен «хоть какой-нибудь»!

— В том-то и дело! Не время носом воротить в твоем положении!

Я шумно втянула носом воздух. Напомнила себе, что я в кафе и лучше мне не орать. Все равно криком ничего не изменишь.

— Когда ты вернешься из Калуги, мама? — медленно произнесла я.

— Соня, я хочу тебе добра…

— Как долго ты пробудешь в своем монастыре, мама? — процедила я, теряя терпение.

— Еще не знаю. Возможно, мы заедем на семинар по самоидентификации и женскому счастью в Подмосковье. Я хочу помочь тебе раскрыться, как женщине!

— Пока мама, — безжизненным тоном произнесла я и отключилась первой.

Уронила голову на сложенные перед собой руки и просидела так какое-то время, после собрала вещи в сумку, расплатилась и покинула кофейню.

Мне надо идти на работу.

В студию я вернулась уже не такой счастливой, какой уходила.

— Все в порядке, Сонь? — спросила Маша с рецепции. — Или мне остаться и помочь тебе закрыть? А то ты какая-то бледная.

Я вспомнила об Андрее, который мчался сюда на всех порах и своем обещании. Спасибо маме, настроение было ниже плинтуса, может быть, зря я пригласила его именно сегодня. Запал кончился.

— Все в порядке, Маш. Иди.

— Света просила передать, что ждет от тебя ответа насчет конкурса. Туда нужно подать заявку до завтра. Крайний срок.

— Спасибо, что сказала, — отозвалась я бесцветным голосом.

Зря только допустила мысль, что теперь я могу заняться тем, что так люблю. На это по-прежнему нет времени, а помощи мне ждать неоткуда. В этом была вся моя мама. Вместо конкретной помощи она всегда предпочитала иную.

Это началось еще в те дни, когда она узнала о моей беременности. К ее чести, я ни разу не слышала от нее упреков за то, что принесла в подоле.

Но пока я скакала на мяче и пела до хрипоты израильский гимн, мама посещала сомнительных врачей, которые принимали исключительно на дому или постоянно переезжали с места на место, и консультировалась у них о газиках и коликах у Али. Потом ставила свечи за то, чтобы зубки прорезывались безболезненнее. Ходила по медиумам каждый раз, когда у малышки поднималась температура.

Аля росла в срок и как по учебнику. И были бессонные ночи, и сопли, и температура, все то, что всегда сопровождает детство любого ребенка, а мама продолжала верить в то, что просто нужно найти свой путь. И своего духовного наставника.

К третьему году в детском саду, закалившись и укрепив иммунитет, Аля перестала болеть так часто. И теперь мама переключила свое рвение на то, чтобы найти мне мужа.

И все началось по новой.

После родов, только однажды в запале я обвинила маму в том, что она никак мне не помогает. Я сорвалась тогда и мне до сих пор стыдно, но я оказалась не готова услышать в ответ, что вообще-то я и должна справляться со всем одна. Ведь в ее время не было памперсов, мультиварок, стиральных машин и облегченных прогулочных колясок, а у меня все это было, а значит, я не имела права жаловаться.

Мой отец погиб, когда мне было десять. Он был военным с закалкой старого режима. Именно мама подносила ему чай и тапочки, когда он возвращался домой, а в выходные сама проводила генеральные уборки, пока папа отдыхал у телевизора. Мне не позволялось даже играть дома, чтобы не шуметь, когда папа жил с нами, а не отбывал очередную командировку.

Мама очень сильно любила моего отца и очень долго приходила в себя после его гибели. А может, она так и не оправилась. В любом случае, мужчины в ее глазах всегда были божествами, которым должны прислуживать женщины, а единственный способ выразить им любовь — были стирка, уборка и глажка.

За меня стирает машинка, а гладить я ненавижу, и поэтому покупаю одежду, которая не мнется. Очень часто мама приходила в гости и тут же начинала подметать пол. Я звала ее посидеть с внучкой и дать мне хотя бы час, чтобы передохнуть в одиночестве, принимая ванну. Но мама считала, что через веник она нагляднее демонстрирует свои чувства и заботу обо мне.