Книга Офицерский крест. Служба и любовь полковника Генштаба - Виктор Баранец

– Господа-товарищи, это что же, мать его ети, делается? Да-да! Так вот и говорил с матерком! Вы уже, говорит, тут до того зажрались, что даже бриллиантами брезгуете!

А кто-то из комиссии Кружинеру замечание сделал, – мол, следите за языком. А Яков Абрамыч – ему: «Извините, но вы другого языка не понимаете».

– А в итоге, в итоге что? – нетерпеливо спросил из темноты Гаевский.

Дымов намеренно выдержал театральную паузу и выпалил:

– А в итоге, Артем Палыч, – постановление правительства об альтернативном проекте «карандаша»! Вот какой итог! Журбею все-таки дадут свою ракету доделать. Такая вот история, господа офицеры. Уральский умелец поступает в подчинение Журбея, а вместе с ним – спецы по новому двигателю и топливу. Те самые спецы, которых Журбей еще два года назад предлагал к нам в Москву перевести… Во какая жизнь начинается!

* * *

Майоры ушли в гостиницу, а Гаевский еще долго сидел в курилке, переваривая то, что услышал от Дымова. Решение об альтернативном проекте «карандаша» говорило о том, что и Журбея, и этого напористого уральца «вверху» услышали, и кому-то там наконец-то дошло, что надо двигать новую зенитную ракету, так сказать, на конкурсной основе.

Конечно, размышлял Гаевский, это потребует немалых дополнительных расходов. Но игра стоит свеч. Без соревнования идей, без соперничества разных подходов к созданию новой ракеты, прорыва не получится. Гребнева и его команду решение об альтернативном проекте Журбея вряд ли обрадует: раньше деньги по гособоронзаказу на «карандаш» шли в одну корзину, а теперь – в две. И деньги, конечно, будут идти прежде всего тому, кто успешнее двигает дело.

В кармане Гаевского глухо забренчал мобильник. Звонила Людмила:

– Артем, ты когда возвращаешься в Москву? В следующую субботу?

– Не знаю. Тут пока конца-края работе не видно.

– Значит, ты точно на выходные домой не вернешься?

– Значит, не вернусь.

– Жаль, очень жаль…

Гаевский почувствовал, что эти слова Людмила произнесла, как бездарная артистка, – с фальшивой грустью.

– А я на этой проклятой работе так устала, так устала… А тут дурачок наш Тормашка всей кафедре на два дня номера в каком-то подмосковном пансионате снял. Солнышко, речка, шашлычки, тишина, бабочки… Я съезжу, пожалуй, с девчатами с кафедры… (на словах «девчатами с кафедры» – было ударение).

– Поезжай, конечно.

– Ты это говоришь как-то равнодушно. Ты ведь должен радоваться, что у меня появилась возможность отдохнуть.

– У меня просто голова другим занята. Устала – отдохни.

– Ты меня еще любишь?

– Угу.

* * *

В двухместном номере полигонной гостиницы Гаевский квартировал вместе с майором Дымовым. Дымов лежал на солдатской панцирной кровати, которая глухо и органно поскрипывала, когда он переворачивался. Эту кровать в номере поставили дополнительно, – всем специалистам, приехавшим из Москвы для подготовки предстоящего в сентябре испытательного пуска ракеты, не хватило мест.

Гаевскому досталась широкая «штатная» кровать с травяным матрасом, продавленным посредине настолько, что полковник лежал на нем, как в канаве.

Луна светила в окно так ярко, что Гаевский заметил даже таракана, деловито расхаживающего вперед-назад по сопливому кондиционеру. Дымов убил его домашним тапком. В этот момент на тумбочке у кровати Гаевского снова глухо забренчал мобильник. Звонила Наталья:

– Я тысячу раз прошу прощения за этот поздний и нахальный звонок… Тебя там астраханские комары еще не съели? Ты еще не спишь?.. Я тоже не сплю. И почему-то… Думаю о тебе…

– А я о тебе.

Он то тихо бубни л, то говорил с ней почти шепотом, и с наслаждением слушал ее теплый, певучий голос, в который все больше влюблялся.

Закончив разговор с Натальей, Гаевский бросил в тишину:

– Ты спишь?

– Нет, не сплю, – отозвалась тишина голосом Дымова.

– Извини, я не разбудил тебя?

– Нет-нет, я не сплю. Я о жизни думаю. И, честно говоря, завидую вам. Извините, но я слышал, как вы по телефону только что с кем-то разговаривали. Можно я вам бестактный вопрос задам?

– Валяй.

– Вы ведь сейчас не с женой говорили, правда? Так с женой в вашем возрасте уже не говорят.

– По-разному говорят.

– Нет-нет, так, как вы сейчас говорили, с женами уже не разговаривают. Я вот лет на пятнадцать моложе вас, женат уже сколько? Да двенадцать лет уже, а ворковать вот так с женой по телефону разучился. Ну разве что в спальне… Вы ведь знаете, – когда мужику чего-то надо, он уже так воркует, так воркует… А вы ведь сейчас не с женой разговаривали, правда?

Тишина в номере.

Лишь еле слышно было, как по-бабьи тяжко вздыхает холодильник.

Молчит, молчит, молчит Гаевский. Думает, как половчее ответить майору – к черту послать, наврать или правду сказать? В конце концов, чего этот чужой, в сущности, человек, в душу лезет?

Не дождавшись быстрого ответа, Дымов вскинулся на подушке:

– Вы уже спите, Артем Палыч?

– Нет, не сплю.

– Если вы считаете мой вопрос бестактным, – я приношу вам глубочайшие извинения и забираю свои слова обратно. Но я не хам и не нахал, я просто любопытный. И что-то еще не понимаю в жизни.

Гаевский:

– Не будем играть в кисейных барышень… Ты задал мне не бестактный, а трудный вопрос. Но если я честно отвечу на него, дай мне слово офицера, что будешь крепко держать язык за зубами… И тогда я без лукавства отвечу на твой вопрос.

Дымов:

– Даю слово офицера… Но кажется мне, что эта моя клятва бесполезна, Артем Палыч. Я, кажется, догадываюсь, с кем вы сейчас говорили… И я тоже хочу быть честным перед вами. Вы говорили с Натальей Абрикосовой… О вашем флирте с ней народ наш еще с весны поговаривает. Вы же во время обеденного перерыва почти каждый день с ней в баре любезничаете. У вас роман?

Гаевский и на сей раз медлил с ответом – подбирал гладкие, как морская галька, слова:

– Ну как тебе сказать… Приятная женщина…

– Ничего себе приятная! Это же женщина мечты! Да за ней до вашего прихода в институт лучшие кобели стадами гонялись! И отскакивали ни с чем. А вы пришли, и… И первый приз – ваш… Везучий вы человек, Артем Палыч! Ох, везучий. Такую бабу отхватить!

Гаевский:

– Прошу тебя… При мне больше никогда слово «баба» не произноси.

– Поал… Все поал, Артем Палыч… Великая женщина, вели…

Уснул, захрапел Дымов.

«Великая женщина… Великая женщина», – с наслаждением думает Гаевский и тоже засыпает.