Книга Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями - Людвиг Андреас Фейербах

Человек отрекается от своей личности и вместо этого считает личным существом всемогущего, неограниченного Бога. Он отказывается от человеческой гордости, от человеческого «я» и в то же время Бог кажется ему себялюбивым, эгоистичным существом, которое ищет во всем личного удовлетворения, личных почестей, личной выгоды. Отсюда вытекает самодовление Бога, враждебное всему остальному, и Его самонаслаждение эгоизмом. Религия отнимает у человека все хорошие качества: человек зол, испорчен, не способен творить добро, но зато Бог хорош и добр. Существенное требование религии заключается в том, чтобы объектом человека были хорошие качества в лице Бога.

 Фейербах исследует позицию ханжей и фанатиков и показывает, что если они будут рассуждать последовательно, они рано или поздно поверят в добро, хотя бы потому, что поймут, что добро есть независимо от того, что они делают его невозможным своим дурным ханжеским вкусом – а оно все равно есть.

Но разве этим самым не признается добро как главное свойство человека? Если я зол абсолютно, т. е. по природе, по существу, то разве может быть моим объектом святость, доброта, независимо от того, дается ли мне этот объект извне или изнутри? Если у меня злое сердце, испорченный ум, как я могу считать святое святым и хорошее хорошим? Как я могу признавать достоинства хорошей картины, если у меня абсолютно испорченный вкус? Даже если я не художник и не обладаю способностью создавать прекрасные произведения, я все-таки могу воспринимать красоту извне, если у меня есть эстетический вкус и понимание. Или хорошие качества вовсе не существуют для человека, или они понятны ему и, следовательно, в них обнаруживаются для человека святость и достоинства человеческой сущности.

 Достоинства – здесь не в противоположность недостаткам, что у картины или у человека есть достоинства, а есть недостатки; а как говорят «человеческое достоинство» в смысле почтенность, благородство, смелость, неприкосновенность, невозможность унизить. Иначе говоря, это то, что в картине неоспоримо как прекрасное.

Того, что абсолютно противоречит моей природе, с чем меня не связывают узы родства, я не могу ни представить себе, ни чувствовать. Святость является для меня объектом как противоположность моей личности, но представляя единство с моей сущностью. Святость – это упрек моей греховности, благодаря ей я признаю себя грешником, порицаю себя, постигаю, чем я должен и могу быть, потому что долженствовать и не мочь – это смешная химера, не способная привлечь к себе мой дух. Но признавая добро своим назначением, своим законом, я тем самым признаю его сознательно или бессознательно своей собственной сущностью. Посторонняя, чуждая мне сущность не трогает меня. Грех кажется мне грехом только в том случае, если я чувствую в нем противоречие между моей личностью и моей сущностью. Чувство греха, основанное на противоречии с божественной, как посторонней сущностью, необъяснимо и бессмысленно.

 Смысл рассуждения: признавая, что я должен совершать добро, даже если я совершил много зла, я признаю, что раз я не могу превратить зло в норму своего существования и все равно думаю о добре, добро и есть моя подлинная сущность. Бессознательно здесь значит то, что даже если я не ценю добро, не вижу в нем пользы, все равно я признаю положительность добра.

Различие между Августином и Пелагием заключается только в том, что первый высказывал свои мысли религиозным, а второй – рациональным способом. Оба говорили одно и то же, оба приписывали человеку добро: Пелагий прямо, рациональным, моральным путем, а Августин косвенно, мистическим, религиозным способом. Все, что приписывается Богу человеком, приписывается в действительности самому человеку; все, что человек говорит о Боге, он говорит, в сущности, о самом себе. Августинианство только в том случае было бы истиной, и притом истиной, противоположной пелагианству, если бы человек сознательно считал своим Богом черта и почитал его в качестве высшего существа. Но пока человек поклоняется в лице Бога существу достойному, в Боге будет отражаться его собственная сущность.

 Пелагий (ок. 360 – после 410) – кельтский богослов, отрицавший идею первородного греха и поэтому считавший, что человек может достичь спасения собственными силами и Иисус просто показал в этом пример. Августин в споре с Пелагием, наоборот, настаивал на невозможности спасения без благодати свыше.

Учение об основной испорченности человека божественно с учением о том, что человек не может достичь ничего хорошего непосредственно, одними собственными силами. Отрицание человеческой способности и деятельности было бы истинным только в том случае, если бы человек отрицал в Боге моральную деятельность и думал подобно восточному нигилисту или пантеисту, что Бог есть существо абсолютно безвольное, бездеятельное и безразличное, не знающее различия между добром и злом. Но кто представляет себе Бога в качестве деятельного, и притом нравственно деятельного существа, которое любит, вознаграждает, творит добро и наказывает, которое отвергает, проклинает зло, тот отрицает человеческую деятельность только кажущимся образом, а в сущности возносит ее на степень высшей, реальнейшей деятельности. Кто приписывает Богу человеческий образ действий, тот считает человеческую деятельность божественной, тот говорит: Бог, не деятельный в смысле моральном или человеческом, не есть Бог, и таким образом связывает понятие «Бог» с понятием деятельности, и именно человеческой, потому что высшей деятельности он не знает.

 Восточный нигилист – вероятно, имеется в виду буддист как способный отрицать реальность всего, включая реальность Бога, если все может развоплотиться. Нигилизм в религии встречался в разных странах, например, существовал рассказ о русских крестьянах, которые молились дыре, не желая признавать более сложных религиозных представлений, видя в этой дыре какую-то открытую дверь в спасение.

Человек (и в этом заключается тайна религии) и отделяет от себя свою сущность и ставит себя на место объекта этой превратившейся в субъект сущности. И он относится к себе как к объекту, но как к объекту другого объекта, другого существа. Человек есть объект Бога. Богу не безразлично, хорош ли человек или дурен. Нет, он живо, искренне заботится о том, чтобы человек был добрым и блаженным существом, потому что без добра нет блаженства. Религиозный человек опровергает ничтожество человеческой деятельности тем, что делает свои мысли и поступки – объектом Бога, человека – целью Бога (объект в смысле духа есть цель в смысле практическом) и божественную деятельность средством человеческого спасения. Деятельность Бога направлена к тому, чтобы человек был добр и блаженствовал. Таким образом, кажущееся тяжкое унижение человека является в сущности его величайшим возвышением. Человек в Боге и чрез него ищет только самого себя. Разумеется, человек прежде всего стремится к Богу, но сам Бог стремится исключительно к нравственному и вечному спасению человека, и таким образом целью человека является он сам. Деятельность Бога не отличается от деятельности человеческой.