Книга Плохие девочки не плачут. Книга 2 - Валерия Ангелос

Капли воды, капелька надежды. Вижу, как ручейки стекают по его идеальному телу. Помню, как единили нас ручейки крови, стекающие по рукам. Есть цепи, которые нельзя разорвать на Земле.

Убийственно жарко. Нечем дышать.

Когда фон Фейганд приподнимает меня и мягко насаживает на член, из горла вырывается всхлип, а глаза наполняет новая порция слез. Ему не нужно отдавать приказы. Я сама обвиваю его бедра ногами, сама прижимаюсь крепче. К счастью, запретное опять оставили на десерт.

— Моя игрушка. Моя вещь. Meine Schlampe, — вырезает эти слова внутри.

Его губы на моих губах. Касаются, но не целуют. Вода струится по разгоряченным телам.

Он трахает почти нежно. Размеренный ритм, сильные толчки вбивают в стенку. Поверхность душевой кабины ледяная по сравнению с жаром его плоти. Ощущаю себя между молотом и наковальней. Он может делать со мной абсолютно все.

Его игрушка. Его шлюха.

Наверное, я заслуживаю всего того дерьма, что со мной происходит. Это аморально и ни в какие ворота не лезет, но пока его член во мне, я не желаю сопротивляться.

Его руки способны растерзать на части. Тогда почему лишь в этих руках я чувствую себя защищенной?

Глава 6.4

Здесь могло быть много интересных фактов относительно Бангкока и его главных достопримечательностей, коих великое множество. Еще я могла бы написать, что ранее считала Бангкок частью Китая, и опозориться в конец. Или про то, как не умею отличать тайцев от китайцев. Наконец, назвать данную географическую область сраной деревней на краю света. В общем, показать свою ограниченность и низкий уровень культурной образованности относительно Азии. Таиланд вроде Азия, да?

Таиланд — это место, где можно дешево и классно потрахаться. По мнению энного количества отечественных мужиков и обезумевших иностранцев пятьдесят+. Так уж сложилось исторически. Со времен старушки Эммануэль ничего особо не изменилось. Разве только трансы стали привлекательнее местных девушек.

Стоп. Неужели я во вкусе тамошних ребят?

Таможенник без зазрения совести пялится на меня. Самое время подмигнуть ему и попросить политического убежища, но я не умею мигать. Годы тренировок прошли впустую.

— Производишь фурор, — усмехается фон Вейганд, по-хозяйски располагая руку на моей талии.

Черт, вспомнила… Это не моя редкостная красота. Это синяк на пол физиономии привлекает внимание.

Нас ожидает лимузин. Или что-то типа, короче обычного лимузина, но слишком длинное для среднестатистического авто. В салоне царит уют — минибар, подсветочка веселенькая, играет пробирающее душу насквозь «ю гонна мисс ми».(Ты будешь за мной скучать)

Нью-Йорк, твою мать. Воинственный мегаполис, небоскребы один выше другого. Вереница огней ослепляет, манит окунуться, прильнуть к самому сердцу. Огни настоящего большого города. На счет деревни я промахнулась.

Фон Вейганд говорит по телефону. Язык немецкий, тон ледяной.

Мучительно хочется разрыдаться. Закрываю глаза, прижимаюсь опухшей щекой к стеклу. Приятно охлаждает. Я чувствую себя не то изнасилованной, не то неизлечимо больной. Наверное, где-то между этими двумя понятиями сокрыта истина.

Проходит достаточно много времени, прежде чем мы оказываемся в холле супер замечательного отеля с непомнюкаким названием (здесь могла быть ваша реклама!).

Успеваю вдоволь налюбоваться искрящимся Бангкоком и даже успокоиться… или устать волноваться?

К нашей компании относятся с глубочайшим почтением, администратор только ботинки фон Вейганду не облизывает. Начинаю чувствовать легкую неловкость от столь трогательного радушия.

Интересно, мне позволят совершить звонок домой? Разница во времени с Украиной четыре часа. Это не я такая умная, а карта, запасливо схваченная в аэропорту. Там, вообще, куча полезной информации, если захочу прогуляться по городу. Если смогу прогуляться.

Фон Вейганд не спешит тестировать огроменную кровать. Он занят очередным разговором. Кстати, кровать я пока не нашла. Но, скажите на милость, какой пентхаус без огроменной кровати?

Особо не рыпаюсь, так, скромно ох*еваю от стеклянной стены (или гигантского окна?), демонстрирующей ночные виды в прямом эфире. Красиво, ничего не скажешь. Стена или окно впечатляет.

Н-да, чтобы уписать всю ту фигню, которая есть в этом пентхаусе, мне жизни не хватит. Должен быть и телефон. Только где? И что из всего этого техно-барахла называют телефоном?

— Подойди.

От неожиданности вздрагиваю. Казалось, фон Вейганд забыл о моем существовании, однако мне не может долго везти. Он отключает мобильный, кладет его на стол, а после снимает пиджак, расслабляет узел галстука.

— Ты оглохла? — звучит не слишком вежливо.

Я выполняю приказ. Лучше не выделываться, пока не позвоню домой.

— Болит? — он нежно проводит большим пальцем по опухшей щеке, едва касается кожи.

Мое глупое сердце бьется, наполняясь шальным счастьем, бьется и верует, будто ему действительно не наплевать.

— Очень, — пытаюсь разглядеть оттенки чувств на его непроницаемом лице.

Куда там. Маска непроницаемого спокойствия.

— Жаль, — говорит он, продлевая ласку, заставляя трепетать.

Комнату освещает Бангкок собственной персоной. Переливчато мерцающие автомагистрали, словно фосфоресцирующие артерии в теле спящего дракона. Мирно дремлющий монстр готов пробудиться в любой момент. И я сейчас не столько о городе.

Фон Вейганд наклоняется, посылает электрически-чувственные разряды, лаская мою шею. Замерзаю изнутри, когда его губы шепчут:

— Мне жаль, но будет больнее. Я люблю твою боль, понимаешь?

Нет. Пожалуйста, нет, не хочу понимать.

— Стань на колени.

Безропотно подчиняюсь. Сейчас не имеет смысла геройствовать. Мне банально страшно сопротивляться. Хочу домой, к маме.

— Лицом в пол, — уточняет он.

Мои волосы рассыпаются по его идеально-начищенным ботинкам, лоб касается коврового покрытия. Ниже некуда, а впрочем…

Он отходит чуть в сторону, вероятно, любуется картиной покорности. Клацает замок. Открыл свой чемодан? Шорохи. Тысячи уродливых граней страха, которые способны изувечить навсегда.

— Заведи руки назад.

Называйте меня малодушной трусихой, но мой инстинкт самосохранения сильнее чувства собственного достоинства. Если посудить логически, то все запланированное им действо свершится при любом раскладе. Хотя логикой тут и не пахнет. Жутко до тошноты, до желудочных колик.

Что-то мягкое обвивает запястья. Боюсь шевельнуться. Шумно выдыхаю, прикусываю губу, пытаясь удержать истеричный вскрик. Раздается щелчок.

— Оставайся в таком положении, пока я не вернусь. Двигаться нельзя.