Книга Игрушка для мажора - Карина Рейн

А так она ищет, на ком можно отыграться.

И Варя ещё удивляется, что я эгоистичен?

Здесь все такие, с кого нормальный пример-то брать?

Поняв, что «соперница» уже не вернётся, Эвелина поправляет платье и шагает прямо ко мне; моё настроение тут же падает до отметки «Отвалите», но у неё радар, как и у Калугина — барахлит.

— Ты меня поражаешь, Поляков, — качает головой, поигрывая тонкими пальцами ножкой бокала. — Привести эту несчастную туда, где ей не место, да ещё и вести себя при этом как ревнивый придурок — ты переплюнул сам себя, знаешь?

— Зависть — плохое чувство, — выдаю в ответ самую ехидную улыбку.

Эвелина брезгливо кривит губы.

— Она мне не конкурентка.

— Уверена? Потому что твоё поведение говорило о твоём уязвлённом самолюбии.

— Это было разочарование, Ярослав, а не уявлённость.

— Убеждай себя в этом почаще, дорогая.

Кажется, у меня передозировка общения с человеком, у которого мозг размером с грецкий орех; допиваю это жуткое пойло, которым тут всех сегодня спаивали — позор вам, Поляковы, могли бы поделиться чем-то поприличнее! — и всовываю бокал в руки растерянной Эвелины. Извиняться перед ней всё равно не собираюсь, так что просто молча сваливаю в свою комнату — отсыпаться.

А с Варей мы завтра ещё встретимся.

Глава 7. Варя

2 сентября 2019 года, понедельник

Подъём выдался тяжёлым.

Я никогда прежде не ложилась спать позже одиннадцати часов вечера, а вчера, хоть и вернулась в свою комнату около девяти, заснуть всё равно не смогла — ни разу не тихие разговоры и музыка совершенно не способствовали здоровому и крепкому сну. В общем, отключилась я около двух часов ночи, а встать нужно было в семь утра — сходить в душ, позавтракать и привести себя в порядок, потому что занятия начинаются в полдевятого, а Ярослав вряд ли собирается в универ.

Придётся самой о себе позаботиться.

В столовой пусто — наверняка после такой гулянки проснутся все ещё не скоро — но на кухне уже во всю кипит работа, и я решаюсь сунуть туда нос, чтобы не идти на учёбу голодной: не пугать же одногруппников адскими песнями умирающего в животе кита в первый же день! Тётя Валя суетилась, будто у неё десять рук вместо двух, и попутно раздавала указания ещё двум женщинам, которые колдовали вместе с ней.

— Будете прохлаждаться, я с вас три шкуры спущу! — стращала их Валентина, шинкуя огромным ножом луковицу, как заправский шеф-повар; оторвавшись на мгновение от своего занятия, она поднимает голову и замечает меня. — Здравствуй, детка! Ты рано встала.

— Ну, мне ведь на учёбу… — будто извиняясь, отвечаю.

— Садись, — указывает рукой на барный стул. — Сейчас тебя покормим.

Буквально успеваю моргнуть, как передо мной появляется дымящаяся тарелка с ароматной кукурузной кашей, приправленной кусочком сливочного масла и сахаром, а следом за ней — огромная кружка капучино со сливками и тосты с малиновым джемом. Собираюсь сказать «Спасибо», как рядом оказывается ещё одна порция аналогичного завтрака.

— Сомневаюсь, что в меня столько влезет…

— Вторая тарелка для Ярослава — он уже спускался и скоро придёт снова.

Эти слова вводят меня в ступор: Поляков в такое время на ногах? Разве он не любитель проспать всё на свете?

В ответ на мои мысли соседний стул отъезжает, и вот Ярослав уже сидит рядом.

— Тёть Валь, ты же знаешь, что я терпеть ненавижу эту хрень, — бурчит он. — Я не цыплёнок, чтоб это есть.

Перевожу на него взгляд и вижу человека, который явно не собирался вставать так рано.

— И слышать ничего не хочу, — зажимает уши ладонями Валентина. — Пока на кухне командую я, будь добр съесть всё, что тебе дали.

Ну, хоть кто-то прививает ему здесь хорошие манеры.

— Чего скалишься? — ворчит уже в мою сторону.

— Ничего, — отвечаю и закусываю губы, чтобы не рассмеяться.

Не выспавшийся Ярослав — то ещё зрелище.

Парень продолжает что-то ворчать себе под нос, но послушно берёт ложку и принимается уничтожать завтрак; я следую его примеру, и приблизительно десять минут, пока мы еди́м, между нами царит напряжённая тишина. Чтобы не зацикливаться на этом, я переключаю внимание на процесс готовки, которым руководит тётя Валя, и ненадолго отвлекаюсь от насущных проблем. Слышу какой-то шум из коридора, но его так перекрывали звуки кухни, что невозможно было понять, что это.

Что-то очень отдалённо похожее на забивание свай огромной кувалдой.

Когда моя тарелка и чашка пустеют, я благодарю Валентину за завтрак и натыкаюсь на недовольный взгляд Ярослава — что я уже успела ему сделать? Обхожу парня по дуге и иду прямо в свою комнату, чтобы одеться и взять необходимые принадлежности, но перед своей дверью застываю, как вкопанная. На её поверхности вижу свою фотографию — обычное чёрно-белое фото формата «А4», распечатанное с компьютера; держалась картинка на иголках — они были воткнуты в лицо в хаотичном порядке и, судя по состоянию иголок, вколачивали их молотком, не жалея сил.

Это ж как надо меня ненавидеть, чтоб заморочиться на такое…

Прикрываю рот ладонями, чтобы хоть как-то скрыть свой шок от невидимых свидетелей, и слышу шаги за спиной. Меня обдаёт ледяной волной, и волосы на затылке встают дыбом, но это всего лишь Ярослав. Пока тот хмуро изучает «тюнинг» моей двери, мозг лихорадочно сопоставляет послышавшийся мне из кухни шум с тем, что сейчас видели мои глаза — вот что это был за звук.

Но кто мог такое сделать?

Подозрительно прищурившись, поворачиваю голову в сторону Полякова, но вспоминаю, что он был со мной, когда это случилось — разве что он сделал это перед своим появлением в кухне, а я слышала что-то другое? — но когда вижу, как потемнело его лицо от злости, соображаю, что он «не при делах».

Зато прекрасно понял, кто приложил к этому руки.

— Сегодня в универ едем вместе, — выдаёт сквозь стиснутые зубы. — От меня ни на шаг не отходишь и делаешь всё, как я скажу — поняла?

Напуганная его резкой сменой настроения, киваю, но любопытство не оставляет в покое.

Кто всё-таки это сделал?

Пока я пытаюсь представить, кому успела настолько насолить, Яр хватает фотографию за уголок и резким движением срывает с двери; моё лицо всё покрыто маленькими дырочками, а я настолько впечатлительная, что начинаю чувствовать головную боль — словно это не лист бумаги, а кукла Вуду.

Пока я собираю свой рюкзак, а Яр уходит к себе, чтобы переодеться, мозг лихорадочно соображает, кому пришла в голову такая «блестящая» идея. Судя по тому, как вышел из себя Поляков, это была не просто показуха, чтобы запугать меня, а реальное предупреждение — не зря же он собирается на учёбу вместе со мной.