Книга Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

Ей пришлось подождать несколько долгих минут, прежде чем ее соединили с номером на другом конце Канады, причем каждую секунду Сидони опасалась, что ее застанет Журден.

«Но я ведь не делаю ничего плохого! Если он спустится, я скажу, что мне очень захотелось поговорить с братом. Я заплачý за звонок, даже если это будет стоить очень дорого!»

Она углубилась в собственные мысли, и тут в трубке прозвучал мужской голос. Собеседник объяснялся на английском, азы которого Сидони в свое время освоила. От смущения путаясь в словах, она попросила позвать Лорика Клутье. На том конце провода ее поняли. На этот раз ожидание было не таким долгим: послышался знакомый тембр брата-близнеца, сопровождаемый шипением и потрескиванием.

– Сидони? Случилось что-то серьезное? С мамой?

– Нет, все здоровы, не беспокойся.

– Сидо, тебя плохо слышно. Говори громче!

– Не могу. Лорик, мне просто хотелось поговорить с тобой, пусть и недолго. Я по тебе скучаю. Теперь никто надо мной не подтрунивает…

Девушка проглотила рыдание, и Лорик это почувствовал.

– Никак ты хандришь, сестричка? Со мной это тоже бывает. Табаруэт! Как же вы все от меня далеко! Скажи, снега выпало много? И как дела у Анатали? Дождаться не могу, когда вы пришлете мне ее фотографию. Она… у нее в лице есть хоть что-то от Эммы?

Теплые интонации Лорика, совсем как в лучшие времена, заставили Сидони забыть обо всех двусмысленностях, стерли неприятные воспоминания. Она увидела веселого мальчишку, каким он был в детстве – ее двойник, ее тень, ее защитник, и на душе сразу стало легче.

– Скоро ты получишь одну или даже пару фотографий племянницы, – ответила девушка весело. – И, конечно, у нас выпал снег, и очень много. Мама счастлива, что малышка теперь живет с ними, и папа тоже. Жасент с Пьером всё воркуют, дедушка беспрестанно ворчит…

Последовала пауза. Лорик с легким удивлением спросил:

– У вас ведь уже почти ночь, откуда ты звонишь?

– От Жасент, откуда же еще? У медсестры Дебьен есть домашний телефон.

– В следующем письме напиши мне ее номер. Хорошо, что теперь нам можно будет созвониться и поговорить. Сидо, ты же ее разоришь! Кстати, дай Жасент трубку! Хотя бы на минутку, на пару слов!

– Они с Пьером уже спят… Мне пора заканчивать разговор. Только один вопрос: ты нашел себе невесту, настоящее сокровище?

Лорик ответил, и их разговор сразу перестал быть невинным.

– На настоящем сокровище я никогда не смогу жениться, и тебе прекрасно известно, кого я имею в виду. Чтоб ты знала, здесь для всех ты – моя невеста, и парни говорят, что ты очень хорошенькая. До встречи, Сидо!

И он повесил трубку. В бараке, служившем столовой, никто не видел, как молодой рабочий прижался лбом к деревянной стене, кусая губы, – оттого, что не сумел промолчать. Что же касается его сестры, она еще долго стояла в прихожей, и ее сердце учащенно билось; ей так сильно хотелось, чтобы брат был сейчас рядом с ней. В таком состоянии ее и застал Журден.

– Моя дорогая Сидони, почему вы звоните кому-то украдкой, да еще так поздно? – шепотом спросил он. – Вы наверняка пытались помириться с Жасент…

– Да, вы правы, – пробормотала девушка.

– Все образуется, вот увидите! Позвольте, я провожу вас в спальню.

Сидони взяла его под руку, потерлась щекой о его плечо. Спускаясь, Журден включил более яркий свет, и девушка заметила, что ее жених в пижаме.

– Мне так грустно! – еле слышно призналась она. – Журден, дорогой, хотя бы раз забудь о благоразумии, серьезности, приличиях!

Обращение на «ты» взволновало его, так же как и вырез ее ночной сорочки, видневшийся под полураспахнутым халатом. Когда же Сидони вложила свою ладошку в его руку, Журден задохнулся от счастья.

– Бог мой, – прошептал он со вздохом крайнего изумления, – неужели ты так меня любишь?

– Богу лучше в эти дела не вмешиваться, – пошутила девушка, награждая жениха многозначительным взглядом.

Сидони всмотрелась в его лицо. Светлая кожа, тонкие черты, ласковые карие глаза, шелковистые усики над пухлыми розовыми губами… Единственный мужчина, который ей когда-либо нравился, не считая Лорика. И ей предстояло связать с ним свою судьбу.

– Конечно, я тебя люблю, – с уверенностью ответила Сидони.

* * *

Через час они, полуобнаженные, лежали на кровати в комнате Сидони. Было темно, но не так, как обоим хотелось, – слабый лунный свет пробивался сквозь занавеси. Сейчас жених и невеста старательно избегали прикосновений, обескураженные тщетностью взаимных ласк и поцелуев.

«Боже, это вызывает во мне отвращение, – думала Сидони. – Мужской орган кажется мне таким странным…» Чтобы не отпугнуть ее, Журден призвал на помощь все свои познания в любовной науке, силясь пробудить в этом стройном, изящном теле чувственность. И натолкнулся на обескураживающую глухоту невесты, на ее граничащую с безразличием холодность. Сидони старалась, он это знал, однако, не совладав с собой, часто отталкивала его и замирала, едва он пытался просунуть руку ей между бедер. В конце концов, перевозбудившись и отчаявшись, Журден попытался взять ее, – и безуспешно. Преграда не желала поддаваться, и Сидони тихонько стонала от боли. Они оставили свои попытки.

«Она к этому пока что не готова», – мысленно сокрушался Журден – расстроенный, одолеваемый странным изнеможением.

Сидони уснула, так и не решившись с ним заговорить. Журден поднялся и вышел из спальни.

На улице Лаберж, в Сен-Приме, во вторник, 15 января 1929 года

Сидя за письменным столом, Жасент листала журнал, в котором записывала имена пациентов, подробности консультаций и вызовы на дом. Ее пес устроился у нее под стулом. Томми уже выздоровел. Желая выразить свою любовь или же просто напомнить о том, что он рядом, щенок положил голову на ногу хозяйки.

– Дела у нас идут неважно, Томми! Как я понимаю, жители деревни, заболев, теперь охотнее идут к новому доктору или к Матильде.

От огорчения Жасент прикусила конец карандаша. Одна мысль не давала ей покоя: со дня отъезда Сидони прошла целая неделя!

«А от нашей мадемуазель ни слуху, ни духу! Могла бы написать или позвонить… Она ведь умеет пользоваться телефоном! Но первой я ей звонить не стану, ни за что!»

Зима опустила свои ледяные крылья над озером Сен-Жан и надо всей провинцией Квебек. Все словно замедлило ход: повседневная жизнь, работа сыроварни, торговля. Пьер приходил с работы раньше обычного, но перестал наведываться домой на обед.

«На работе папа теперь с моим мужем не разговаривает. Мама все время плачет, говорит, что без Сидо дом наводит на нее жуткую тоску. Анатали ото всех отгородилась, как будто вернулась в свою раковину. Может, если я буду брать ее к себе в воскресенье, она повеселеет?… Завтра схожу на ферму и спрошу у родителей разрешения!»