Книга Четверо - Александр Пелевин

Отпечатков пальцев тоже не нашли.

Решив наведаться к Шабарову, Введенский попросил дать ему в подмогу двоих. С ним пошли Колесов и молчаливый полноватый старшина Каримов – бритый наголо татарин тридцати пяти лет с большими бровями. Каримов почему-то сразу не понравился Введенскому, но выбирать было некогда.

Всю дорогу они молчали. Дом Шабарова расположился в старом городском квартале – улицы здесь стали ещё теснее, они извивались змейкой, поднимались вверх и снова спускались. Введенскому казалось, что вот-вот – и скоро они выйдут к морю, но моря всё не было.

Шабаров жил на втором этаже старого трёхэтажного дома, на фасаде которого настолько выгорела краска, что уже не разобрать, какого он цвета, белого, бежевого или жёлтого. На лестнице пахло плесенью. На стук в дверь никто не ответил. Пришлось выбивать.

В нос сразу ударил едкий запах тухлятины. Введенский поморщился, Колесов побледнел и сжал губы в попытке унять тошноту, Каримов зажал рот рукой.

В квартире сильно воняло, под потолком с раздражающим жужжанием кружили мухи. Наглухо закрытые окна давно не мыли, на старом диване валялись грязная смятая простыня и подушка: видимо, сторож спал прямо здесь. Кровати в комнате не было.

Всюду мусор: кожура от семечек, рассыпанная махорка, смятые папиросные коробки, окурки – пепельницей он, по всей видимости, не пользовался, на подоконнике кучей валялись бычки.

Источник вони нашли быстро. На столе возле дивана стояла кастрюля супа с приоткрытой крышкой, из-под которой вылезала вспенившейся волной бело-зелёная плесень. Судя по всему, его сварили чуть ли не неделю назад.

Рядом валялся кусок заплесневевшего хлеба и стакан с чаем, превратившимся в вонючую гущу с зелёной порослью. В стакане плавали дохлые мухи.

Пятна плесени расходились по всему столу. Введенский брезгливо открыл крышку кастрюли. Да, этот суп сварили очень давно.

На тумбочке у дивана стояла такая же позеленевшая от плесени тарелка с ложкой, рядом – ещё один кусок хлеба.

– Кажется, здесь не живут уже около недели, – сказал Введенский, открывая нараспашку оба окна, из-за чего на пол с шуршанием повалилась куча окурков.

Остальные промолчали: им не хотелось открывать здесь рот.

Комнату бегло обыскали. Первым делом Введенский откинул с дивана грязную подушку. Чутьё не подвело: на грязной простыне лежал финский нож с зазубренным лезвием, покрытым пятнами ржавчины.

– Ого, – присвистнул Введенский.

Он осторожно взял нож двумя пальцами, передал Колесову.

На крючке у входа висела грязная солдатская ватная куртка серого цвета. Запустив руку в карман, Введенский сразу нащупал что-то холодное и металлическое. Это оказались патроны к нагану.

– Патроны есть, нагана нет, – сказал Колесов. – Вооружён. Видимо, в спешке забыл захватить эти патроны.

Введенский хмуро кивнул.

– Глядите, – сказал вдруг Каримов, показав пальцем наверх.

Введенский и Колесов подняли головы и увидели то, что окончательно укрепило подозрения.

На потолке прямо над кроватью чернела аккуратно нарисованная углём пятиконечная звезда. Ровная, симметричная, тщательно заштрихованная.

Введенский заметил, что её нарисовали ровно над подушкой. Он сразу представил, как Шабаров лежал здесь и смотрел в потолок. Прямо на неё.

Введенский обшарил тумбочку возле кровати и нашёл книгу – «Из пушки на Луну» Жюля Верна тридцать шестого года издания, с потёртой голубой обложкой и тиснёным узором под золото.

– Сторож наш, оказывается, читает, – заметил Введенский. – Если никто не против, возьму книгу с собой.

Колесов и Каримов равнодушно кивнули.

Рядом с книгой на полке нашёлся и паспорт Шабарова – тоже сильно потёртый, выцветший и, судя по размазанным пятнам, не раз побывавший в воде.

1890 год рождения, Севастополь. Национальность – татарин. Социальное положение – рабочий. Военнообязанный.

– Будем разрабатывать гражданина по полной, – сказал Введенский, размахивая паспортом. – Объявляем в розыск.

Им овладело ликующее чувство охотника, который приблизился к добыче. На виновность Шабарова указывало всё: и нож, и звезда, и состояние квартиры, в которой он уже давно не появлялся. Он явно нездоров психически: здравомыслящий человек не станет жить в таком бедламе.

– В розыск, в розыск, – повторил Введенский. – Квартиру опечатать, поставить охрану. Нож, патроны, паспорт – приобщить к делу.

Самое интересное оказалось на полу возле подоконника. Это была коробка с пластинками. Введенский нагнулся, стал просматривать – да, итальянские пластинки, Карло Бути, другие певцы – из Франции, Германии, Аргентины.

И коллекция Крамера нашлась. Отлично.

После обыска дверь закрыли и опечатали.

Вернувшись в участок, Введенский немедленно схватил телефонную трубку и стал звонить в Алушту.

Объявить в розыск Шабарова Рината Ахметовича, восемьсот девяностого года рождения. По подозрению в краже и убийстве. Паспорта с собой нет. Высокий, с чёрными усами, плохо видит. Может быть неадекватен и опасен для окружающих. Прислать людей в Белый Маяк, здесь нужно прочесать каждый угол.

Договорил, выдохнул, опустился на стул.

– Ну и дела у вас тут творятся, – сказал он Охримчуку, вытирая пот со лба. – Сторож у вас с ума сошёл. Людей убивает…

Охримчук пожал плечами.

– Кто ж знал…

– В его комнате всё покрыто плесенью. Надо искать. Непонятно только, чем насолил ему профессор. Мне кажется, наш татарин психически болен.

Охримчук опять пожал плечами.

– Свихнулся, может.

– Может быть, – кивнул Введенский.

Охримчук пристально посмотрел на Введенского.

– Вам бы отдохнуть, – сказал он. – У вас глаза красные.

– Да, я сегодня мало спал. – Введенский понял, что ему действительно очень хотелось спать. – Но надо дождаться водителя с бумагами из Алушты. И передать ему отпечатки этого… Шабарова из его комнаты. Меня всё равно многое смущает.

– Например?

– Пластинки украли после убийства профессора. Откуда тогда одна из них в его доме? Непонятно. Он возвращался в комнату, чтобы оставить там украденные у Крамера пластинки, прямо вот в эту… плесень. И зачем было устраивать этот цирк с ночным патефоном у санатория? И с этой звездой… Он сумасшедший, его надо обязательно найти, иначе он убьёт кого-то ещё. И мы пока не можем быть до конца уверены в том, что убийца – именно он.

– Верно, – сказал Охримчук. – Но других подозреваемых у нас нет.

Введенский молча кивнул. Ему вдруг захотелось уснуть прямо здесь, положив голову на папку с документами. Чтобы погрузиться в тёплый сон после этой невыносимой крымской жары, наконец-то отдохнуть, не видеть вообще ничего: ни убийцы, ни пластинок, ни стальных звёзд с могил.