Книга Золушки в опасности - Лесса Каури

Хан замолчал. Сердце гулко билось в груди, волновалось, боялось верить словам лиса-одиночки, но отчаянно желало поверить!

– Знаешь, я думаю, если бы ваши пришли в деревню, чтобы вместе с нашими дать отпор бешеным – не все бы погибли, – помолчав, сказала Руби, и Зохану стало стыдно: мысль о возможности совместного отпора даже не пришла ему голову!

Чтобы скрыть растерянность, он пожал плечами и пояснил:

– Бешеных тяжело завалить. Когда мы были маленькими, старший рассказывал нам об опасностях, подстерегающих за границами стойбища. Об обманчиво толстом льде на водоемах весной, о том, что лучше обойти медведя-шатуна, чем сцепиться с ним, о змеиных укусах… и о бешенстве. Зараженные не чувствуют боли и не знают сострадания. Их гонит жажда к уничтожению, которая проявляется как в желании ощутить на языке кровь любого встреченного существа, так и разрушить все, что попадается на пути, будь это нора, шалаш или дом… – Он замолчал. Вспомнил горящие дома, мертвые тела… Вновь заговорил, с трудом выталкивая слова, каждое из которых било острием клинка: – Чем ближе финал болезни, тем больше возрастают их силы, делая их практически непобедимыми… Если сказанное мне Дарханом о бешеных, пришедших с Севера, – правда, напавшие на стойбище и деревню уже давно должны быть мертвы и гнить в земле, ведь болезнь длится недолго! Но они живы. Живы и безумны. Безумны, но… действуют, как будто нормальные! Нет, я не понимаю!!!

Последнюю фразу он едва не прокричал. Скорбь проклюнулась из сердца, как птенец, и принялась раздирать его острыми коготками и клювом. Дом, близкие, родные – в его памяти все было залито кровью.

Рубина выпутала из шали тонкую руку. Обняла его и заставила положить голову себе на плечо. И принялась тихонько гладить по спине, напевая колыбельную:

ТишинаСтруной звенит,Что никак не разорвётся.ПолночьКанула в зенитСвежий ветер сладко пьётся.ЗвёздыПадают в сирень –Потаён полог зелёный.Под закатомДремлет день,Летним солнцем утомлённый.СонКак маленькая смерть –Приоткроет в вечность дверцу.Ты услышишьТишину…Тишину в усталом сердце.[3]

От ее голоса – слабого, нежного, в душе Зохана окончательно рухнула плотина воли, которую он так тщательно выстраивал, пытаясь забыть произошедшее. Осознание того, что он никогда больше не увидит мать, а брат стал чудовищем, обрушилось на него с силой неумолимого палаческого удара. Хан застонал, обхватив голову, заскрежетал зубами.

– Матушка всегда говорила: поплачь, и тебе станет легче, – донеслись до него слова девушки.

Он поднял на нее красные от невыплаканных слез и отчаяния глаза, и хрипло спросил:

– А ты?

Она горько улыбнулась. Хотела ответить, но кашель начал бить ее с новой силой. На миг Зохан погрузился в отчаяние, и все вокруг стало черным-черно, ему даже показалось – он уже умер и бежит по тропе Вечной охоты навстречу смеющейся прекрасной Шамисе, из-за плеча которой выглядывает улыбающийся Дархан Асаш. Но теплая рука человеческой девушки все так же гладила его по плечам и спине, возвращая в реальность, и – возвращаясь, – Хан осознал, что жизнь лучше, чем смерть, а борьба важнее покорности.

– Я – Смерть-с-ветки! – прошептал он. Было бы тут ведро холодной воды, вылил бы на себя, не задумываясь, чтобы привести в чувство. И повторил громче: – Я – Смерть-с-ветки! Последний в клане! Я должен быть сильным!

Рубина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Когда он замолчал, прошептала:

– Ты действительно сильный, Хан! Не то, что я…

И заплакала сама. Закрыв лицо руками и раскачиваясь, как старуха-плакальщица на похоронах.

Зохан обнял ее. Уткнулся лицом в волосы. Шептал какую-то успокаивающую ерунду, в душе радуясь, что девушка, наконец, начала оттаивать. Руби уже рыдала во весь голос, бессвязно вскрикивала: «Мама! Мамочка!», билась об него, как раненая птица, но он держал крепко. А когда она, измученная слезами, уснула прямо у него на руках, осторожно стер пальцем мокрые дорожки с ее щек, загасил костер, сменил ипостась и обернулся вокруг нее большущей кошкой-ночью. Несмотря на усталость, ему не спалось. Он ощущал себя изменившимся, и неудивительно, ведь он выдержал самый главный бой – с самим собой! Самые страшные грехи – отчаяние и страх. Сегодня он смог побороть первый, и был благодарен Руби за то, что она явилась его невольной причиной.

Девушка в объятиях его мохнатых лап спала тихо, но ее измученное лицо больше не казалось застывшим, неживым. Хан долго разглядывал ее светящимися в темноте зелеными глазами, а затем смежил веки.

Наутро пошел снег. Не растаявший, он долго держал следы, поэтому оборотень отчаянно надеялся, что борьба осени и зимы хотя бы на сегодня закончится победой осени.

Руби больше не казалась бледной – теперь на ее щеках горел лихорадочный румянец, и это тоже было нехорошо. Они быстро поели, причем Хану опять пришлось нарычать на нее, чтобы заставить взять полоску вяленого мяса, и отправились дальше.

Летом Зохан нашел бы лечебные травы и приготовил бы спутнице отвар от озноба и кашля. Но эти растения боялись холодов и вяли уже в конце лета. Если бы путь пролегал севернее – Хан мог бы для тех же целей использовать мох, которым лечились олени. Однако, возвращаясь к первоначальному маршруту, он и Руби все больше отклонялись на юго-запад, в направлении столицы.

С каждым днем девушке становилось все хуже. Организм, подточенный скорбью по родным и близким, не хотел бороться с болезнью. На стоянках Руби почти не спала, пытаясь справиться с кашлем. Горькое питье из брусничных листьев не облегчало ее состояние. Меда у Зохана не было, как не было времени искать гнезда диких пчел. Он торопился, насколько хватало сил, потому что ощущение опасности становилось более отчетливым, будто бешеные шли за ними след в след, уже дышали в затылок. Конечно, это было не так. Скачка без сна и отдыха позволила Хану обогнать их и даже получить фору, первым достигнув Ласурской чащи. Но чем больше он слабел, чем более долгие часы отдыха требовались Руби, чтобы и дальше ехать верхом, тем неумолимее приближались зараженные, неся с собой смрад сладостного безумия.

Наконец, наступил момент, когда девушка упала со спины оборотня, и не смогла забраться обратно. Дыхание с хрипом вырывалось из ее груди, губы запеклись, она горела от жара и не желала открывать глаза. В отчаянии Зохан когтями разодрал в щепы молоденькую ель и улегся на землю рядом со Рубиной, чтобы дать хоть немного отдохнуть ноющим лапам. Он не мог бросить спутницу, и не мог не торопиться в Вишенрог! Неожиданно ее жизнь оказалась равнозначна жизням сотен других людей, а он – между выбором. На какой-то миг Хан впал в ступор, пытаясь решить дилемму, но затем попробовал посмотреть на проблему по-другому. Нет никакого выбора! Ему надо спасти Руби и предупредить горожан! Одно не исключает другое!