Книга Медицинская академия им. Макоши. Спецкурс - Елена Кутузова

— Может, перевязать?

Баба Яга качнула головой, не прерывая наговора, и перебралась поближе к князю, охватывая своим плетением огрызок древка.

— Лихоманки-сестрицы, заклинаю вас огнем жгучим, землей могучей, быстрой водой, ветром яростным! Заклинаю и приказываю: оставьте тело сильное, дух крепкий! Уходите в болота гнилые, пещеры глубокие! Трясея, Огнея, Гнетея, Желтея…

Она долго перечисляла незнакомые имена и с каждым словом князю становилось лучше. До того я не успевала вытирать с его лица холодный пот, а теперь Зареслав спокойно улыбался:

— Потерпи немного. Вот вернусь из твоего мира, сразу честным пирком, да за свадебку. В шелках ходить будешь, на злате-серебре… — князь закашлялся.

— Молчи, сказала, — я снова закрыла его рот ладонью, — успеем наговориться.

— Приходи хоть навестить.

Вот неугомонный! Баба Яга так старается, а он все усилия на нет сводит.

— Молчи! А то передумаю!

Князь покорно прикрыл глаза.

Вдалеке уже виднелись стены какого-то городка. Навстречу мчались всадники.

Ковер вильнул и сменил направление. Встречающие тоже.

Догнали они нас быстро. Я испугалась, но никто даже не думал нападать. Кони летели во весь опор, люди поглядывали то на князя, то на меня, то на Ягу. И молчали.

Наконец, ковер осторожно спланировал на землю. Спешившиеся мужчины тут же подхватили его за края, не позволив мне спуститься:

— Князю нужна твоя удача.

Притом что впереди виднелись резные столбы в пару обхватов толщиной, между которыми горели костры, я испугалась: в памяти всплыли страшные легенды про силу неведомую, про капища и человеческие жертвоприношения.

8.3

Ковер уложили у одного из столбов. Вблизи оказалось, что это грубо вырубленный идол. Из серовато-белой древесины проступали резкие черты лица, угадывался рогатый головной убор, а в сложенных на животе ладонях было зажато веретено.

Беловолосый старик в длинной вышитой рубахе подал Яге берестяной туесок и отступил.

Из-под поднятой крышки разлился сладкий цветочный дух, желтый прозрачный мед, что потек в плошку, пах одуряюще, его почувствовал даже князь: перестал метаться, дыхание стало ровным.

Яга крутанулась вокруг себя на одной ноге. Плюнула, дунула… В руках оказалось растрепанное помело, увитое разноцветными лентами. Оседлав его, как коня, Яга крикнула перед тем, как исчезнуть:

— Держи его, Тоня! Не отпускай! Макошь поможет.

Но она не помогла.

Зареслав снова захрипел, на губах появилась кровавая пена, а на лице — холодный пот. Я уговаривала его подождать, потерпеть, звала по имени, ругалась, даже пела, отчего у самой уши в трубочку сворачивались.

Бесполезно.

В какой-то момент он вздрогнул, распахнул глаза, в которых отражалось небо, улыбнулся мне ясно-ясно, как солнышко и…

Князя не стало. Исчезли хрипы. Кровь на губах засыхала, превращаясь в розовый налет. Грудь не вздымалась, и сильное тело вытянулось, лишенное живой гибкости. Ледяная неподвижность медленно вытесняла уже неживое тепло.

И только пальцы все так же крепко сжимали мою руку.

Старик тихо опустился на колени, молча провел ладонью по лицу князя, навсегда закрывая тому очи. А потом осторожно разомкнул пальцы, освобождая меня из захвата.

Я не позволила.

Я не верила.

Я не хотела смиряться.

Князь жив! Просто на мгновение ему стало лучше. Или… Да, надо сделать искусственное дыхание! Массаж сердца. Как там еще в больницах к жизни возвращают?

Но я ничего не могла. Не умела. А подчерпнутые из телепередач клочки знаний просто вылетели из памяти.

И я завыла. Обхватила голову Зареслава руками — и завыла. Как баба. Как зверь, потерявший ребенка.

Сейчас я была готова на что угодно: свадьба — так свадьба. Провести жизнь в тереме, не выходя на улицу? Да запросто! Лишь бы не умирал князь. Потому что это страшно, когда тот, с кем разговаривал, с кем жил в одном доме, с кем делил трудности и ужас вдруг… вот так…

Разум мне вернула оплеуха.

Рядом стояла Баба Яга, потирая красную от удара ладонь.

— Очнулась? Вот и ладно.

Голос словно не ее принадлежал. Стал каким-то сухим, безжизненным, как шелест давно умерших листьев. И взгляд сделался пустым. Он был устремлен в сторону, на покрытое синей простыней тело. Вокруг стояли нагруженные укладками и какими-то приборами врачи. И Кирилл.

— Князь…

Кирилл вскинул голову. В фиолетовой пряли на солнце сверкнули багровые волоски:

— Слишком поздно.

Сейчас он не выглядел таким уверенным. Закушенная губа, бледное лицо. Но спина — по-прежнему же ровная, и плечи расправлены.

— Сама как?

Я не ответила. Слова застряли в горле, грудь сдавливали рыдания, не могущие вырваться наружу. Тело под простыней было немым упреком: не уберегла. Не смогла. Не сумела.

— Он умер из-за меня… — получилось, наконец, сказать хоть что-то.

— Не болтай глупости, — разозлилась Яга. — Ты делала что могла. Не твоя вина, что удачи не хватило.

Отвечать я не стала. Уселась на землю и спрятала лицо в коленях. Пусть что хотят говорят, я-то знаю правду.

Слез не было. В глаза как песком сыпанули, они чесались и оставались сухими. Хотелось исчезнуть, стать маленькой-маленькой, меньше макового зернышка и затеряться в высокой траве. Или превратиться в дым, подняться в небо и развеяться среди облаков.

Все что угодно. Только бы не думать о случившемся. Забыть. Стереть из памяти.

Не получалось. Я смогла только отрешиться от происходящего, но перед глазами стоял улыбающийся Зареслав. Он звал замуж, но мы оба знали, уже тогда знали, что это не взаправду.

— Тоня, — чьи-то пальцы больно обхватили плечо и потрясли. Я подняла голову. Рядом стояла Яга.

— Тебе пора.

Кинув последний взгляд на тело князя, я пошла к ковру самолету. Врачи молчали, и даже Кирилл смотрел иначе, без обычного своего превосходства.

— Отвар Забвения дома выпьешь. Потерпишь?

Я кивнула. Мне было все равно, и заполошный стрекот сороки показался слишком громким и неуместным.

— Подожди!

Руки, протянутые, чтобы помочь забраться на повисший ковер, замерли. Яга, нахмурившись, поинтересовалась:

— Ты можешь задержаться? Поймали убийцу, просят прибыть, как свидетеля.

Я ничего не знала. Я не видела, кто выпустил ту стрелу. Но уехать просто так, все забыть, не убедившись, что виновник наказан, не имела права. Поэтому вместо ответа развернулась и пошла прочь от ковра, от людей из своего мира. Шла навстречу неизвестности, навстречу собственным страхам. Шла и понимала: Кромка так просто меня не отпустит.