Книга Тайны захолустного городка - Вячеслав Белоусов

– Жива?

– В больницу увезли. Слабы артистки-то. Наши бабы в поле целый день. И ничего. А эти…

– Хорошо. Тимофеевна! Как вернётся Миронов, так сразу ко мне.

– А вам же в райком? Прошкин просил к себе.

– Подождёт твой Прошкин. Только мне его и слушать. – Шаламов выпроводил завканцелярией, приказал закрыть дверь и не пускать никого, пока сам не позовёт.

Газета с крапивной статьёй не давала покоя. Бередила душу, волновала. Хотя он ещё и не знал содержания статьи, догадывался – проклятущий въедливый Журкин ничего хорошего писать в центральную газету не станет. Да там и публиковать не возьмутся, если без гадости. Ну а ежели так, значит, скоро предстоит встреча с самим секретарём райкома партии Зелезнёвым. Тот к газеткам прислушивался всегда. С особым вниманием относился к критическим заметкам. Плохо ли, хорошо ли писалось в них, следует выносить для обсуждения на бюро. Порядок этот соблюдался принципиально и непременно. Шаламов бюро, исполкомы не любил, ходил туда против души, сидел там смирно, тихо, но с достоинством. Лишний раз на рожон не лез, но и не дремал. Не одобрял своего первого учителя, районного прокурора Анатолия Навейкина. Лихой тот был рубака и в прокуроры попал из пожарных. Ему на бюро или в исполком сбегать – лишний раз себя показать, обязательно с речью выступить, недостатки вскрыть, обложить виноватых калёным железом. Чтобы помнили власти, что не дремлет он, на посту каждый час, всё видит, всё знает.

Шаламов вообще много и громко говорить не любил, не умел и на людях красоваться. Его привлекало следствие, начинал в районе, а потом стал прокурором-криминалистом, один на всю область. Получалось у него, чувствовал – нашёл себя, но пригласил Игорушкин, глянул оценивающе проницательным глазом:

– Владимир Михайлович, а не пора ли на самостоятельную работу?

Даже не спросив в какой район, робко сказал в ответ:

– Спасибо. Я попробую.

– Работать надо. А не пробовать, – улыбнулся прокурор области.

В прокуратуре Шаламов чувствовал себя на месте, а вот к райкомовским отношение не изменил. Не то чтобы боялся, сторонился.

Так и общался он с Зелезнёвым. Звал тот, – шёл, забывал, – не спешил о себе напоминать. Однако пора первых впечатлений и знакомств, притирок и присматривания прошла, прокурор глубже вникал в проблемы экономики района и скоро райкомовские звонки стали в прокуратуре не редкостью. Затеял прокурор проверку в хозяйствах, заинтересовался причинами падежа скота, качеством молока, состоянием техники, пригласил для объяснений одного председателя колхоза, другого – и враз звонок Прошкина. Инструктор тут как тут со своими предложениями: а не представить ли прокурору материалы проверок в райком… не проинформировать ли первого секретаря?.. Зелезнёв покрывать бездельников не станет, наоборот, даст партийную оценку, даже накажет по уставу. А надо ли к уголовной или материальной ответственности привлекать?.. Бюро ведь отреагировало, выговоры понавесило. Надо ли ещё дёргать людям нервы?.. Есть границы всему. И ответственность должна быть разумной…

На этом всё и застревало.

Нарушался ли закон? Ведь меры вроде приняты. На самом высшем уровне. Бюро Зелезнёв проводил зло, любимчиков не терпел. Одни седели, другие в обморок падали, были и такие, что потом месяцами инфаркты и инсульты залечивали.

Шаламов молчал, познавал, впитывал роль райкома, но однажды плюнул на Прошкина, сам пошёл к Зелезнёву. Тот, напыжившись, свернувшись ёжиком, слушал, сдерживая себя, даже головой не закачал, только чиркал что-то на листочке, единственным белым пятном лежавшем перед ним на большом столе. Когда карандаш хрустнул, сломавшись в его кургузых толстых пальцах, Шаламов смолк, и первый секретарь спросил:

– А чем вам, собственно, не нравится стратегия райкома, Владимир Михайлович? Мы же делаем одно важное дело? Разве не так?

Шаламов ждал многого, но только не этого.

– Вы что же, кадры, которые мы годами растили на селе, в тюрьмы предлагаете отправлять? С кем прикажете работать?

– Суд определит наказание. Не думаю, что он решит прибегнуть к столь суровым мерам. Но так будет справедливо. Есть принцип в нашем праве, Георгий Григорьевич. Равенство всех перед законом.

– Интересно, интересно…

– И директор, и чабан перед судом равны.

– Ошибаетесь. О каком равенстве вы говорите? Директор совхоза или председатель колхоза отвечают за миллионное хозяйство, за коллектив. За людей, которых ему вверило государство.

– Чабан отвечает за своё, директор…

– Мы и спрашиваем с него по первому счёту. Он партбилетом отвечает. Перед партией.

– А должен перед законом.

– Ты сам-то партийный, прокурор?

– Когда на границе служил, там и вступил.

– Тогда должен понимать, пограничник.

– Об этом и твержу.

…Так и закончился разговор. Шаламов выговориться не смог – не позволил ему Зелезнёв рта открыть. Сам рассуждал о высоком, о нравственном, о партийной ответственности, рассыпал цитаты классиков.

Возвращаясь, Шаламов ругал себя. В гостиницу, где жил, тайком от дежурной пронёс бутылку водки, выпил всю и забылся тяжёлым сном. Через неделю инструктор Прошкин позвонил по телефону и со значением сообщил, что райком на конец года включил в план работы бюро отчёт партийной организации правоохранительных органов о борьбе с правонарушениями. Будет правильным, если с докладами выступят начальник милиции и прокурор района. Это рекомендация первого секретаря.

Дальше – хуже. Шаламов понял: началась работа по его перевоспитанию…

Статья, которую он прочитал, касалась его. Шаламов помнил тот случай. Родственники в деревне не поделили дом, и обозлённый брат выгнал младшую сестру на улицу, посулив проклятие. Злодей Журкин сумел всё-таки втиснуть сюда и прокурора, описав мытарства старушки во время визита в прокуратуру, где тот якобы отказал заявительнице в приюте.

– Прокуратура не богадельня! – отшвырнул от себя газету Шаламов, дочитав статью до конца. – И придурок Прошкин поймёт, что я поступил правильно. Закон для всех один. А неурядицы семейные в суде решать следует.

Так он и ответил посетительнице, когда та явилась к нему с челобитной. Тут он прав, да и райкому в таких вопросах делать нечего, пусть Прошкин и подотрёт сопли, если симпатии к кому питает. А то, что хмур был тогда, так чего же радоваться прокурору, у него своих дел невпроворот. С чего ему улыбаться каждому встречному? На то цирк имеется или театр. Он не клоун…

Шаламов поднялся из-за стола, подошёл к окну, постоял. Пейзаж изучен вдоль и поперёк, живописного не найти. Не поленовские дворики напротив, народ в райцентре живёт крепкий, зажиточный, дом один другому не кланяется.

Походил по кабинету, чтобы размять ноги.

Не один год уже в районе, а обещанной квартиры от райисполкома не видать, зато коврами стелил председатель исполкома, да и Зелезнёв улыбался поощрительно, мол, уже имеется кое-что на примете. Забыли и не поминают. Шаламов по неопытности поначалу заикался, напоминал о себе, а потом смекнул, в чём загвоздка. И перестал звонить и тому и другому.