Книга Владыки Земли - Сергей Волков

— Поберегись! — заорал вдруг над самым ухом Выек. Луня сжался, пригнул голову и тут его несильно швырнуло вперед, он пролетел мимо Корчева внука, споткнулся (уж не об подставленную ли Выйком ногу?) и кубарем выкатился на кочковатую прогалину между деревьями, врезавшись со всего маху лбом в бревенчатую стену искусно пристроенного к вековой лесине и скрытого ее ветвями приземистого дома.

Треснулся так, что аж в голове зазвенело. В доме послышался топот, хлопнула дверь, и из-за угла на прогалину выскочил высокий бородатый мужик с факелом в одной руке и широким, коротким мечом — в другой. За его спиной замелькали еще люди, но Луня, ослепленный ярким светом факела, не сразу смог их разглядеть.

Бородач шагнул вперед, занося меч над сидящим на заднице и опешившим Луней, грозно рявкнул:

— Кто таков?

— Да это Луня-Влес, что с волхвом Шыком у нас в старом Доме гостили! И я с ним! — послышался ехидный голос подошедшего Выйка: — Гостя вот вам привел, а он, ха-ха, упал маленько!

Луня, помотав ушибленной головой, встал, придерживаясь за стену дома, поклонился стоящим:

— Здраве будьте, родовичи! Не чаял уж с вами и свидится!

— И ты здрав будь, Луня-Влес! — степенно ответил бородач: — Я — Птах, а это вот…

— Ок-койя! — перебил его очень знакомый звонкий девичий голосок, и от слова этого все внутри Луни перевернулось вверх тормашками, ноги враз стали слабыми, гулко ударило в ушах сердце, словно чародейская манка в пещере Алконоста: тук-дук, тук-дук, тук-дук…

Из-за спины Птаха показались три женщины, что выбежали встречать незваного гостя вместе с хозяином. Все с луками, стрелы на тетивах. Одну, смуглую и гибкую, Луня раньше не видел, другую, рыжеволосую и полную, угадал — Свирга, мать Руны.

А третьей… Третьей была сама Руна, похудевшая, совсем тоненькая в облегающей кожаной рубашке поверх длинного шерстяного платья. Отросшие волосы по родскому обычаю заплетены в недлинную еще косу, на висках покачиваются обережные кольца-колты, а на шее серебриться светинья подвеска с зеленоватым камнем — его, Луни, подарок.

И глаза — под стать подвеске, серо-серебристые, с зеленью, большие, завораживающие, чарующие и… чуть насмешливые!

Луня спохватился — а он-то, грязный, как кнур, чумазый, на лбу шишка, словом, чумиля чумилей! Да еще как кубарем летел — вспомнить срамно! Опростоволосился, дурень, а все Выек, злыдень, виноват! И зачем ему надобно было ножку Луне подставлять? Ну да ладно, спросить про это Луня еще успеет, а пока…

— Прошу в дом входить, гость дорогой! — сунув меч за пояс и улыбаясь, Птах шагнул к луне, положил руку на плечо, повлек за собой: — Говоришь, свидится не чаял? А уж мы-то тебя в живых и вовсе не держали, Руна вон все глаза проплакала…

— Дядька Птах! — оборвала его застеснявшаяся Руна, шедшая с другого боку с Луниным дорожным мешком в руках. Луня улыбнулся — он говорила по-родски, но очень смешно — мягко, растягивая слова, так, что получилось: «Тьят-тько Пьт-та-ах!»

Свирга и вторая женщина с луком, судя по всему, Птахова жена Ваят, поклонившись Луне, пошли сзади, о чем-то переговариваясь с Выйком. Луня, пока обходили дом, огляделся — да, распадок укромный. Все, как Выек обрисовал: вон и балаган, вон — землянки, оттуда спешит к ним еще одна женщина, высокая, седокудрая. «Это, должно быть, Улла, жена давно погибшего в Черном лесу Стахна, Выйкова мать!», — подумал про себя Луня.

Вошли в избу.

Под ноги сразу бросилась целая стайка разномастных ребятишек, мал-мала меньше. Были они настолько непохожи друг на друга, что с трудом верилось в их родство. Малышня с удивлением рассматривала гостя, жалась за юбки матерей, потом один мальчонка, постарше, белоголовый и конопатый, набравшись смелости, спросил:

— А ты кто?

— Здраве будьте, хозяева все, долгих вам лет и блага богов! поклонился в ответ Луня всем, кто был в избе: — Зовусь я Луней, род из городища Влеса, Шыка-волхва ученик.

Пока говорил, бегло оглядел избу. Сразу бросилось в глаза, что много вещей тут из Старого Дома, сожженного ныне хурами. И арской работы масляные лампы, и пара бронзовых поставцов под факелы, посуда, котлы. Видать, Корчи, уходя, брали с собой все, чтобы потом напоминало им о покинутом Доме.

Посреди избы стоял большой стол, сработанный по подобию тех, что были в Гостевой Горнице Дома, в четырех углах хмурились вырубленные из деревин идолы: Прародитель Род, Великая Мать Мокошь, Яр — Красно Солнышко и Бор, Лесной Властитель.

В большом, из каменьев сложенном очаге тлели угли, сверху примостился семейный котел, неподалеку от очага на кривой корневине подвешена люля, в которой спит юный совсем Корч, дедово продолжение.

Прялка, скамьи, дощатые палати — словом, обычная изба, словно Луня не за тридевять земель, а дома, в родном городище. Единственное, что отличает избу Корчей от родских жилищ — все стены шкурами увешаны, для тепла, должно быть, а поверх шкур — оружие: луки, сады со стрелами, зверовые копья, ножи, три меча, три брони арские и три секиры большие.

И еще заприметил Луня, что матица не только родскими громовыми знаками да петухами-огневиками изукрашена, но и чужими, непонятными ему рожицами, крестами, треугольниками — видать, каждая из жен Корчевых сыновей тут обереги своего племени вырезала.

Пока оглядывался Луня, с палатей приподнялся седой, как снег, изможденный и худой, скулы того гляди кожу порвут, Груй.

— Здрав будь, сынок… — чуть слышно проговорил он, приподнял руку в приветствии. Луня шагнул к нему, поклонился особо:

— И тебе, дядько Груй, здравия много-много желаю! Пусть все боги тресветлый к тебе поворотятся, излечат немощь твою, силу вернут!

По ввалившейся щеке Груя скатилась одинокая слезинка. Он лишь вздохнул и откинулся на настеленные шкуры. Луня понял, что даже поприветствовать его Груй смог с великим трудом.

Пока суть да дело, Ваят со старшими ребятишками убежала топить баньку. Свирга с Руной и Уллой споро притащили из кладовой мяса, жбаны и кадки с припасами, Птах разжег в очаге огонь.

Вскоре в большом, закопченном котле забурлила похлебка, потянуло таким запахом, что у Луни в животе все свело, а рот наполнился слюной.

На столе мигом появились мисы и чашки с мочеными ягодами, солеными грибами, кореньями, черемшой и диким луком. Птах, улыбаясь и подмигивая Луне, пластал большим ножом кабанье розоватое сало, Выек, хотя и сам с дальней дороги, тоже помогал своим семейным — разделывал копченых гусей, укладывая истекающие жиром куски в большую глиняную чашу.

Луня, снимая с себя всю верхнюю одежу и оружие, следил за приготовлениями к пиру и понимал, что Корчи стосковавшись по таким привычным для них ранее делам, как прием дальних гостей, и теперь, радуясь нечаянному человеку, стараются вовсю.

Поспела банька. Луня с Выйком отправились париться, смывать грязь и дурные чары, если таковые прицепились в чужих местах. Но долго рассусоливать в душистом пару и махать вениками парни не стали — когда такой стол готовиться, больше ни о чем думать и не хочется. Скорее бы усесться на лавку, ухватить для начала двумя руками гусиную ногу, а потом, когда от нее лишь кости останутся, закусив это дело черемшой, запустить ложку в мису с похлебкой, да на житную горбушку сальца положить пластушину, в палец толщиной… Эх, жаль, жита у Корчей нету, ну да и без него разносолов хватает!