Книга След зомби - Олег Дивов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Игорь достал сигареты, раскурил сразу две и одну сунул Папе в протянутую руку. Папа благодарно кивнул.
— Короче говоря, он меня отпустил, и я упал. Разумеется, никому об этом случае я не рассказывал. И вообще, о том, что Волков в тот же день сбежал, я узнал только через месяц. Еще какое-то время пришлось выжидать, чтобы не подставить Галю. А потом я пришел к ней и спросил, правда ли это. А она послала меня к черту, но я все понял.
— Н-да, — только и сказал Игорь.
— Вот и поставь теперь себя на мое место, — предложил ему Папа.
— И не подумаю, — скривился Игорь.
Несколько минут прошло в молчании. Отец и сын курили и старались друг на друга не смотреть. Первым не выдержал Папа.
— Я не прошу у тебя прощения, — сказал он. — Я вообще не имею права ни о чем тебя просить. Но если я хоть изредка смогу тебя видеть…
— Мы что-нибудь придумаем, — вздохнул Игорь. — Наверное, есть какой-то выход, правда?
— Как ты догадался? — спросил Папа.
— Как Менделеев. Во сне увидел. Сегодня утром. Озарение нашло.
— Шутишь, — разочарованно сморщился Папа.
— Нет. Просто у меня было очень много разрозненных данных, и я все никак не мог сложить мозаику. Я же сказал, последним кусочком стал Волков.
— Там… Ты извини, что я сейчас о деле. Что там произошло? У Волкова? Есть какой-то шанс? Костенко справится?
— Если он не справится, то мой брат точно что-нибудь сможет.
— Какой еще брат? — спросил Папа настороженно.
— Вестгейт. Братишка оказался неплохим специалистом. Ту гипнотическую установку, которую я получил в этом кабинете, он смог взломать в считаные минуты.
Папа сморщился и кряхтя закрыл лицо руками.
— «Что тебе наврал Волков…» — произнес Игорь с выражением. — Всюду ложь. И всюду страх. Родной отец, и тот врет и боится. Боится и врет… Больше всех. Даже больше этого людоеда Волкова, который просто честно и искренне верит в свой бред!
— Игорь, — выдавил Папа. — Сынок… Милый… Не было другого выхода, понимаешь?! Не было! По всем прогнозам у нас выходила мировая война… И то, что нужно было сделать, мог сделать только ты!
— Волкова незачем было убивать. Совершенно. То, что вы задумали, это был акт личной мести и ничего больше, — сказал Игорь холодно.
— Да нет же! — воскликнул Папа. — Ты просто не знаешь! Он же зомбировал несколько десятков ключевых фигур! Людей, которые принимают решения! И дергал их за ниточки как марионеток! Как только Волков умрет, связь оборвется! И они прозреют. И все кончится.
— Все уже кончилось, — сказал Игорь очень спокойно. — И так без войны обошлось. А вот врать не надо было.
— А когда я врал? Сейчас?
— В том числе. У меня не было шансов вернуться с этого задания живым. Убей я Волкова — смерть. Не убей — аналогично.
— Неправда. — Папа широко раскрыл глаза и приосанился. — Я же говорю, ты не знаешь. Тебя должен был подобрать Костенко.
— Когда мы прибыли на место, его там не было, — отмахнулся Игорь. — Да ладно, хватит… Я устал спорить и торговаться. И вообще, я устал. Надоело мне все это до чертиков. Не хочу больше загадок. Не хочу больше тайн. И шли бы вы все в жопу, старичье закомплексованное, со своими тайными операциями и секретными агентствами. Сами вы уроды и из детей своих пытаетесь уродов делать. А я не хочу! Ясно?!
Папа опустил глаза и посмотрел на свои руки, вцепившиеся в край стола. Костяшки на его пальцах были совершенно белые.
— Вы только не подумайте, что я вас осуждаю, — сказал Игорь. — Просто у вас своя правда, а у меня своя. И понять друг друга нам не суждено по определению. Может быть, когда-нибудь мы научимся друг друга любить. Это не так уж сложно. Мы оба в принципе неплохие люди. Но пока вы не научитесь уважать чужое мнение, наш разговор всегда будет разговором тупого с глухим.
Папа хотел что-то сказать, но Игорь перебил его.
— Значит, так, — сказал он. — Конверт с посланием от Волкова у меня забрал Костенко. Судя по всему, там вообще ничего не написано. А я сейчас ухожу. Не знаю куда. К чертовой матери. Скажите мне только вот что. Как я понимаю, Мэкс погиб?
Папа молча кивнул.
— Что с его дочерью?
— Пока что она в Безопасности. Чуть позже я ее заберу.
— Хорошо… — Игорь отвернулся к двери, за которой скрывался разбитый и окровавленный терминал. — А как у Лены дела? — спросил он, надеясь, что голос не дрогнет.
— Плохо, — сказал Папа. — Плохо дело. Ей понадобится новое лицо. Она, Игорек, не хотела пускать их сюда. И ее прикладом очень сильно ударили.
— А вас, конечно, тут не было.
— Не было…
Игорь подошел к двери, взялся за ручку и обернулся. Папа сидел за столом какой-то удивительно маленький и жалкий. И смотрел на лучемет. Игорь подумал, что с гибелью Мэкса порвалась еще одна нить, связывающая Папу с его легендарным прошлым. Ярким и неповторимым, в котором Папа был молод, полон сил, окружен верными друзьями, у него была кавказская овчарка, и его любила замечательная женщина. И все было впереди.
Тем не менее даже в команде Охотников Папа уже выполнял секретную миссию, так что не такой уж безоблачной была его жизнь среди них. Собака у него погибла. Женщину он уступил другому. Впереди была неопределенность, а за ней — пустота.
И теперь у него не осталось почти ничего, за исключением сына, который издевался над ним и говорил обидные слова.
«Не вздумай застрелиться, старый дурак», — чуть было не ляпнул Игорь. Но промолчал. И вышел.
— Здрасте. Вот мой отчет, — сказал Игорь, бросая на стол перед Нечитайло коробочку с мини-диском. Под глазами у Игоря залегли тени. Кабинет новоиспеченного Дяди постепенно наполнялся запахом коньяка.
— А вот твои документы, — Нечитайло брезгливо сморщился и подвинул к Игорю конверт. — Счета твои разблокированы, отпускные должны были перевести. Гуляй, но в разумных пределах. И за границу ни ногой.
— Как будто меня здесь не пристукнут, если захотят, — фыркнул Игорь, выгребая из конверта разноцветные карточки.
— Здесь не пристукнут. Вчера опустился «железный занавес», если тебе, конечно, эти слова что-нибудь говорят. Ладно, Игорь, ступай. Была б моя воля, я бы тебя даже на улицу не выпустил. Но…
— Скоро вы поймете Службу, Михал Михалыч, — пообещал Игорь, рассовывая документы по карманам. — Папуля вам устроит веселую жизнь. У нас уже был один Дядя, которому надоело, что воля не его.