Книга Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

class="p1">Кончилось шолоховское здоровье, дотянувшее его до семидесяти лет.

* * *

Он проболел половину 1976-го, почти никого, кроме врачей, не принимая. Один раз, в мае, добрался до Москвы и вскоре вернулся: не по силам оказалась столица.

Уже не было весёлых застолий и празднеств.

Если садились с мимолётным гостем за стол – у Шолохова на дне рюмки лежали таблетки.

– Я, – говорил, – сухим пайком получаю.

Хотя нет-нет, а по маленькой рюмочке выпивал за обедом. И если, по его мнению, налито было недостаточно, требовал у Марии Петровны: «На спичку долей!»

Шутить так и не перестал: ноги уже отказывали, а та функция сознания, что породила Прохора Зыкова, Щукаря и Лопахина – никогда.

За весь год написал два письма – одно секретарю Союза писателей Георгию Маркову с просьбой выделать квартиру вдове Васи Кудашёва, а другим поздравил Анатолия Калинина с юбилеем.

Интонации, появившиеся в том поздравлении, никогда прежде Шолохову не были свойственны: «Ты знаешь, у меня мало друзей, а дорогих моему сердцу – вовсе наперечёт. Ты – в числе последних, и мне всерьёз грустновато, что ты уже старик, а хотелось бы видеть тебя просто зрелым мужем».

Из старых закадычных вёшенских друзей остался у Шолохова только Тихон Логачёв. Из ближайшего литературного круга – Юрий Лукин.

Пётр Кузьмич Луговой умер в 1965-м. Того поколения, с кем входили в литературу, и след почти простыл. Леонид Леонов ещё был жив, и Шолохов искренне поздравлял его с юбилеями – как главного собрата по советской словесности, – но дружбы с ним не водил даже в прежние времена.

Виделись в последние десятилетия если только мельком в Кремлёвской больнице.

– Привет, Максимыч.

– Привет, Алексаныч.

– Пишется?

– Плохо пишется.

– И мне совсем не пишется.

И расставались – не зная, свидятся ли вновь.

Только в декабре этого года Шолоховы смогли всерьёз принять гостя – давнего товарища, финского писателя, большого друга Советского Союза Мартти Ларни. Он не в первый раз уже наезжал.

Ларни был на четыре года моложе Шолохова, но ещё ходил на охоту: хозяин в эту зиму разве что до ворот мог его проводить. Но и Ларни, впрочем, возвращался едва живой, жалуясь, что глаза не ловят мушку.

Весной 1977-го Шолохов снова лечился в Кремлёвской больнице.

Отказывало, саднило, ныло, болело, напоминало о себе то одно, то другое.

Задыхался, но курить всё равно не бросал.

В следующем декабре – когда дышать в зимней стуже стало полегче, – принял в станице Вёшенской норвежского слависта Гейра Хьетсо. Годом раньше тот выпустил в Копенгагене книгу «Буря вокруг ”Тихого Дона”». Хьетсо собрал группу норвежских учёных, которые при помощи электронно-вычислительных машин доказали идентичность авторства «Донских рассказов», «Тихого Дона» и «Поднятой целины». Хьетсо никто не заказывал эту книгу и не заплатил за неё: он провёл огромную текстологическую работу движимый желанием установить справедливость.

Такое случается: когда чужестранцы не за славу, а во имя правды спасают русскую честь, а этнически вроде бы русские, иной раз даже донцы, не покладая рук и с волчьим усердием выгрызают печень и душу.

Старик оценил старания славного скандинава.

Читавший эту работу писатель, фронтовик, офицер Смерша Фёдор Абрамов по поводу книги Хьетсо тем не менее писал: «Для меня, как, впрочем, думаю, и для всякого непредубеждённого читателя, никогда не существовало этой проблемы. Шолохов и Крюков… Да неужели надо прибегать к науке, пускать в ход все достижения современной техники, чтобы отличить гения от рядового писателя? В старину во всём этом разбирались без машин…»

И далее: «По густоте замеса жизни, по накалу и ярости людских страстей, по язычески щедрой живописности слова Шолохов не знает себе равных в русской литературе. Да, может быть, и в мировой. В искусстве двадцатого века он взмыл, как Василий Блаженный, и мир ахнул от восторга и изумления. Весь стихия по своей художнической сути, Шолохов, однако, заглянул в такие глубины нашей революции, что он и по сие время остаётся непревзойдённым. С чем сравнить? С половодьем. Невероятная сила…»

* * *

Многим казалось тогда: Шолохов долго не протянет.

Но на затаённых ресурсах, – купцы и пушкари подмогнули – он сумеет перейти из поздней зрелости в старость. И словно бы окажется на ином плато человеческой судьбы, где можно будет в последний раз немного, смиряя сердечные перебои, отдышаться.

Тихим, внимательным, вдумчивым стариком проживёт Шолохов ещё несколько лет.

Ушла из жизни охота, окончились зарубежные путешествия, перекипели любови, отъездили в гости друзья, праздники случались только семейные, и даже петь теперь он мог уже разве что вполголоса.

Ничего уже, кроме России и её будущего, не волновало и не мучило его.

Задуманное годом раньше, долго вынашиваемое, 14 марта 1978 года Шолохов пишет письмо генеральному секретарю ЦК КПСС Брежневу. Оно, по сути, стало последней его серьёзной публицистической работой.

Послание это, согласно законам жанра – всё-таки он писал генсеку, – содержало ритуальные слова о социализме и социалистической культуре, но главные его смыслы касались, конечно же, другого.

Шолохов недвусмысленно предупреждал: без возврата к русской национальной традиции мы не выдержим предстоящего противостояния с врагом.

Ведь вы, властители, сами того не зная, взрастили в Советской России не одну культуру, а две. Первая хранит Отечество и печётся о русском народе. Другая – России втайне враждебна. Пользуясь данными ей возможностями, она может в самый неожиданный момент предать. Представители и приверженцы этой культуры подвержены манипуляциям, капризны, двуличны, чрезмерно активны. Политические противники страны за рубежом знают об этом. И нам лучше тоже знать.

Шолохов писал: «Дорогой Леонид Ильич!

Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, которая представляет историческую основу, главное богатство социалистической культуры нашей страны. Принижая роль русской культуры в историческом духовном процессе, искажая её высокие гуманистические принципы, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, неспособным к интеллектуальному творчеству. Не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия.

И всё это делается ради того, чтобы, во-первых, доказать, что социализм в нашей стране – это, якобы, социализм “с нечеловеческим лицом”, созданный варварами и для варваров, и, во-вторых, что этот социализм не имеет будущности, так как его гибель предопределена национальной неполноценностью русского народа – ведущей силы Советского государства.

Особенно яростно, активно ведёт атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру, противопоставление русского социалистическому. Симптоматично в этом смысле появление