Книга Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но ведь про Сталина же она правильно пишет… — пророкотал, борясь с одышкой, Федор Тимофеевич и звякнул наградами.
— И что же она пишет? — Гена придал лицу такое же выражение, с каким Исидор выслушивал Галантера, заведовавшего юмористической полосой «Мымры».
— Что даже Черчилль признал: Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой.
— Лучше бы он оставил в живых пятьдесят миллионов, замученных в ГУЛАГе!
— Геннадий Павлович, а вам что-нибудь в нашем прошлом нравится? — не удержался Колобков.
— Да, храмы, которых так много в вашем замечательном городе.
— Лучше бы магазинов побольше! — тоскливо крикнул кто-то.
— Ну что такое говорят? То баня, то магазины…
— А вот Нина Андреева пишет… — К трибуне подбежал мужичок и развернул вырезку, истершуюся на сгибах: «Наверное, не одной мне бросилось в глаза, что призывы партийных руководителей повернуть внимание «разоблачителей» еще и к фактам реальных достижений на разных этапах социалистического строительства словно бы по команде вызывают новые и новые вспышки «разоблачений». Заметное явление на этой, увы, неплодоносящей ниве — пьесы М. Шатрова. В день открытия XXVI съезда…»
Зал снова завелся.
— Надоели вы со своей Ниной Андреевой. Вчерашний день. Про будущее скажите!
— Нет, сначала надо сломать прошлое…
— Будущее совсем не обязательно строить на обломках прошлого…
— Ну, хватит, хватит! — Директриса махнула рукой. — Видите, Геннадий Павлович, сколько у людей вопросов, и решать их нужно постепенно…
— Пропасть, Елизавета Михайловна, преодолевают в один прыжок, в два не получится… — отчетливо произнес Скорятин[7].
Зал зааплодировал.
— Вообще-то через пропасть не прыгают, а строят мост, — переждав хлопки, грустно заметила Болотина. — Ну, не будем больше мучить гостя…
…………………..
«В конце 1989-го стало понятно, к чему все идет, — вспоминает Поляков. — Я отреагировал на это чисто художнически: резко отрицательно изобразил в своей новой повести Ельцина, который был тогда надеждой всех наших либеральных деятелей».
Кто-то из исследователей его творчества подметил, что главное значение в книгах Полякова имеет не основной сюжет и даже не его ответвления, а некий общий фон, который у автора всегда неслучаен и часто провидчески точен. В повести, план которой созревал в его голове и которая, конечно, будет о любви, одним из персонажей этого общего фона был Ельцин, набиравший тогда политический вес. У автора, в отличие от страны, не было иллюзий в отношении этого человека. Так же как в отношении конфликта Ельцин — Горбачев. Позднее Поляков так объяснял, откуда знал уже тогда, что представляет собой Ельцин: «Как редактор «Московского литератора» я был хорошо знаком с сотрудниками отдела пропаганды горкома партии и знал от них, что вытворял Ельцин в горкоме, как не задумываясь ломал людям судьбы; мне рассказывали о нелепых решениях, которые он принимал спьяну. Уже тогда были очевидны его патологическая властность, мстительность, монархические замашки». Правда, когда в конце 1987-го Ельцина убрали из Московского горкома, все, и Поляков тоже, насторожились: каким бы грубым он ни был, этот человек говорил партийной верхушке правду, не пытаясь понравиться. Но очень скоро остатки иллюзий в отношении Ельцина развеялись, а в новой повести от них не осталось и следа. Сатирически изобразив в повести Ельцина и дав своему персонажу прозвище БМП, Поляков проявил уникальный дар предвидения, и то, что первый президент России в августе 1991-го провозгласил победу демократии с танка, а не с бронемашины пехоты, сути не меняет.
Ниже приведены несколько небольших фрагментов, дающих исчерпывающее представление о выведенном в повести персонаже:
…………………..
— Я очищу район от всей коррумпированной дряни! — Эти слова БМП произнес сразу после своего прихода, на первом же бюро райкома партии. — Кто не хочет работать по-новому, пусть уходит сам. Сам! Когда за дело возьмусь я, будет поздно…
Чистякова коробила даже не показательная жестокость нового шефа, странная для нынешнего поколения аппаратчиков, а святая уверенность Бусыгина в своем праве определять тех, кто нужен, и карать тех, кто не нужен. Словно прибыл БМП не из подмосковного городишка, где, извините, та же Советская власть со всеми ее достопримечательностями, а из некоего образцового царства-государства, эдакого Беловодья, которое сам создал и которое дает ему право учить прогнивших столичных функционеров уму-разуму…
«А может быть, — размышлял Валерий Павлович, — нас просто всех порешили убрать, вроде того как меняют поколения компьютеров или телевизоров? Такое уже было… А для удобства прислали эту, как точно выразился дядя Мушковец, машину для отрывания голов. Но почему же тогда просачиваются слухи, будто у БМП напряглись отношения с благодетелем и однокашником, посадившим его в райком? Что это? Надерзил по врожденной хамовитости или приобрел слишком большую популярность? Народу ведь нравится, когда летят головы, люди и бокс-то любят за то, что на ринге кого-то лупят по морде, кого-то, а не тебя… Или совсем другое: Бусыгин сам запускает дезу, чтобы расшевелить и выявить прикинувшихся друзьями ворогов?.. Впрочем, нет, для него это слишком тонко…»
Наконец объявили перерыв, и участники конференции метнулись к буфетным стойкам и лоткам книготорга, а президиум проследовал в комнату за сценой. Там, в отличие от недавних времен, не было севрюжно-икорного разврата, но имелись бутерброды с югославской ветчиной и крепкий чай. Бусыгин нехорошо обвел взглядом стены, обшитые темным деревом, мягкую финскую мебель, задержался на авторской копии известной картины «Караул устал», усмехнулся и бросил:
— Прямо-таки апартаменты…
— Стараемся, Михаил Петрович, — по-китайски закивал головой директор ДК.
— Оно и видно, — не по-доброму согласился БМП, надломив правую бровь. — Умеет столица жировать! Всю страну прожрет и не заметит…
Сказав это, Бусыгин подошел к столу, положил в чай один-единственный кусочек сахара и стал прихлебывать, не притронувшись к бутербродам. Остальные последовали его примеру.
Бусыгин обрушился на Краснопролетарский райком, как ураган «Джоанн» на курорты атлантического побережья. Знакомясь с аппаратом, он сразу заявил: «Кто не чувствует сил работать в новых условиях, пусть поднимет руку!» Никто, разумеется, не поднял, ибо последним человеком, осознавшим, что не может работать в новых условиях, был отрекшийся от престола государь император Николай Александрович.
Из райкома стали исчезать люди. Заведующий промышленным отделом, три года назад перетянутый Ковалевским из парткома производственного объединения, а ранее бывший начальником лучшего цеха, проговорив с Бусыгиным пять минут, вышел из кабинета со слезами на глазах и тут же написал заявление… А БМП, как Гарун аль-Рашид, благо в лицо его покамест не знали, ходил по магазинам района и невинно интересовался у продавцов, куда девались мясо и колбаса, точно и в самом деле не знал, куда они подевались! Продавцы отвечали дежурным хамством, тогда Бусыгин скромно стучался в кабинет директора магазина, снова выслушивал торгашеское хамство, но уже на руководящем уровне, а в тот самый момент, когда, призвав на подмогу дюжего продавца мясного отдела, его начинали вытряхивать из кабинета, доставал свое новенькое удостоверение — и владыка жизни, директор продмага, распадался на аминокислоты.
